АСКЕТ

— Что, бабка, пенальти не удался?! Вставай давай, простудишься! — Высокий парнишка в спортивной шапочке корчился в смеховой истерике. — С новым годом! 

Кто-то помог Семёновне подняться, отряхнул с её спины снег. 

— Не ссы, бабка! Петард не видела что ли?! 

В ушах звенело от какого-то непрекращающегося пронзительного звука. Семёновна недоумённо озиралась по сторонам. Компания удалялась. Истошный высокий звук пронзал пространство тонкой иглой — кто-то визжал совсем рядом. Постепенно старуха начала возвращаться из времён бомбёжек в реальный мир предпраздничного города. Визг стал слабеть, превратился в сиплый скулёж. 

— Чича! 

Старуха рода собачьего судорожно гребла снежно-песчаное месиво ломкими коготками, но с места не двигалась. Округлившиеся от ужаса глаза, распахнутая беззубая пасть, бледный сухой язык. Нижняя челюсть дворняги мелко тряслась. Семёновна хотела наклониться к собаке, но электрический разряд острой боли прошил ушибленную спину. Старуха, охнув, схватилась за поясницу, потом осторожно опустилась на колени и принялась кутать свою лохматую подружку в шаль. Чича обмякла и свесила с рук хозяйки морду, лапы и реденькую метёлку хвоста.

— Может, покушаешь всё же? — Семёновна сидела на заплатанном диване. Рядом, погружённая, точно в птичье гнездо, в старое одеяло, коченеющим клубком свернулась Чича. Дворняжка вяло повела полуприкрытыми глазами и отвернулась. Жевать… это так утомительно. Ей хотелось спать. 

— А я тебе ошейничек купила. Вот! — Старуха суетливо зашарила рукой в кармане. — Настоящий кожаный, не как-нибудь! На ремешок для часов похож… — Ошейник путался в складках ткани, цеплялся за нитки. Семёновка рывком выдернула подарок, поднесла к самому носу Чичи. Та не реагировала. — А ещё котлетку сделала… 

Ну, чего, старая? Чего так болеть-то? — Семёновна растерянно гладила собаку по холодеющим ушам. — Это ж так… игрушка. Хлопушка. Шалит молодёжь. А ты уж и прям… Как я без тебя-то? Кому нужна? 
Собачонка приподняла голову, глубоко вздохнула. В эту секунду вдруг пришло осознание — а ведь Чича всегда «разговаривала» посредством вот этих самых вздохов, поскуливаний, ворчливых порыкиваний и отрывистых взлаиваний. А слов не было. Никогда не было. Просто Семёновна за долгие годы навострилась понимать её без всяких слов. Очень уж хотелось, чтобы хоть кто-то отвечал…
Семёновна нажала трясущейся рукой кнопку звонка соседней квартиры. Ей открыл Игорёк. Как всегда, немного навеселе. Славился он тем, что за любую работу брал ровно одну бутылку. Ни больше, ни меньше. Семёновна прижимала к впалой старушечьей груди означенную мзду. 

— Игорюша, собачку бы мне похоронить… Чичу мою. Померла вчера. Испугалась. Вот сердце и лопнуло. 

Старуха шамкала что-то быстро-быстро, точно пыталась за пару секунд рассказать всё, что случилось, но боялась отнять у Игорька время, которого всегда молодым не хватает. Она стеснялась, путалась, начинала сначала и от этого тушевалась ещё больше. 

— Давай. — Игорёк почесал волосатую грудь. — Не волнуйся, мать, закопаем.