АСКЕТ

В руке Булгакова блеснуло нечто напоминающее песочные часы. В нижней части хрустальной колбы плескалась тёмная, почти чёрная, жидкость.

— Ваша задача — вовремя отнять у школяра тетрадку? — неприязненно пошутил Сомов. Цейтноты его нервировали.

Булгаков не обиделся.

— Я редактирую следующий за вашей правкой текст. Сюжет должен оставаться логичным. Великий закон литературы и вселенной. Но логика эта необычная, внутренняя, логика вселенной, её постичь нельзя. Только интуитивно улавливать, а это дано не каждому. В жизни нет случайностей, всё закономерно. Редакторы отбираются именно по этому принципу — они видят связи.

— Кто, например? — Сомову стало любопытно.

— До меня была смена Гоголя. Потрясающее чутьё! Сам Главный к нему, бывает, за советом обращается. После заступает Хармс. Титан, но любит пошалить. Из всех вероятностей выбирает самые несуразные. Недавно уверил одного толстосума, что деньги — зло. Тот вбухал свои миллионы в покупку острова, занялся редиской. Ночей не спал, сорта выводил, млел. А куда её потом? Бросить жаль, прикипел. Продаёт. С той продажи больше прежнего выручает. Мучается, бедняга, а от злата-серебра ему никуда.

— У меня кардиоосциллограф времён Ивана Грозного, вот и помог бы, — фыркнул Сомов.

— Редисочник наш в другом измерении, — вздохнул Булгаков. — Невозможно разные судьбы в одном ментальном пространстве прожить.

— То есть? — испугался доктор. — Это куда ж меня?

Мастер пожал плечом.

— Параллельностей на Земле — сонмище. Одни миры допустимостей чего стоят. Соврёшь — а мир уж вот, кушай его за обе щёки. Точно такой, как изначальный, но с учётом вышеозначенного вымысла. У людей ложь — зло, у вселенной же — вариант допущения. Так что с этим надо бы поаккуратней. Только апокалиптики сколько миров угробили. Но вернёмся к нашему делу. Итак…

Булгаков перевернул часы.
Тяжёлая капля медленно набухала на основании верхней колбы. Плим — грузно плюхнулась на дно. Первая. Похоже на переливание крови. Сколько таких капель отследил Сомов за практику. Сколько нелепых обещаний надавал в неумелых молитвах — пусть больной выживет и я… я… брошу курить! Больные выживали — курить он не бросал. Или не выживали… Тогда запирался в ординаторской и курил, курил, курил, возвращаясь к своей детской мечте. Но какие исследования в сельской больнице, где в дефиците даже немудрящее гипотензивное.
Доктор схватил ручку и вписал где-то между окончанием института и отъездом в Сосновку: «Распределение — Москва, НИИ Медицинских Иммунобиологических препаратов». Потом передал том редактору.

— Всё-таки панацея. — Булгаков нахмурился.

— Попробовать-то можно, — пробурчал Сомов.

— Попробовать можно. Но… — Мастер склонился над книгой. Страницы заворочались, зашептались. Строки испарялись, стоило тончайшему перу коснуться желтоватой бумаги. Тут же на их месте голубоватым пламенем вспыхивали новые.

Том снова перекочевал к Сомову. Он уткнулся в исправленный текст. Клубы информации окутали его мозг, перед глазами сверхзвуковым лайнером мелькнула будущая жизнь. Доктор оторопел.

— Где моя семья? Что за Раиса? Какие Дмитрий и Лерочка?

— Разве не в Сосновке вы встретили будущую жену? — невинно поинтересовался редактор. — Но вы вычеркнули Сосновку из своей жизни. Вашей женой стала Раиса Кузьмина, студентка московской консерватории. Логично, что и дети у вас другие, Дмитрий и Валерия.

— Я могу побывать в Сосновке… проездом! — взвился Сомов.

— Вы хотите случайности.

— Поеду специально, познакомлюсь с Ольгой и назад!

— Мы не помним своих альтернативных воплощений. В вашей памяти не будет Сосновки.