АСКЕТ

Внезапно рука старика под моей ладонью дёрнулась. Я отпрянул. Сухие веки приоткрылись и из предсмертной мути на меня глянули выцветшие глаза. Клянусь, этот взгляд из-за Рубикона был осмысленным! Аристарх Осипович захрипел, точно силился что-то выговорить. Морщинистые, изуродованные артритом пальцы беспомощно задрожали.

— Что с ним? — Я обернулся на медсестру.

— Видимо, боли, — откликнулась она. — Пора укол делать.

После инъекции несчастный, действительно, затих. Глаза снова закрылись. Он задышал спокойнее.
Когда я выходил, меня всё ещё преследовал тот пронзивший раздел между явью и небытием взгляд. Терзало мучительное дежа вю — где-то в глубине подсознания тлела зыбкая искорка узнавания. Вспыхивала и тут же гасла, оставляя после себя удушливый чад вопросов без ответа. Что пытался сказать старик, вырвавшись на мгновение из темноты? Нет, не про укол. Это я знал точно.

К Аристарху Осиповичу я приходил каждый день. Не скажу, что визиты делались в силу пробудившихся родственных чувств. Гнал долг. А ещё надежда, что, быть может, свершится чудо и последняя воля умирающего будет обличена в доступную мне форму. Хотелось хоть как-то отблагодарить старика… Даже не за приславутые квадратные метры — за подаренный шанс начать с начала.
Но ни разу я больше не видел того пронзительного, полного немой мольбы взгляда. Аристарх Осипович уходил тихо, погружённый в вязкий наркотический сон.
***
Гроб поставили в большой комнате. Проститься пришли трое дежурно участливых коллег, да пара вездесущих соседок.

— Про болезнь-то не говорил, — сокрушалась одна из старушонок. Складывалось впечатление — бабку не столько огорчала смерть соседа, сколько то, что трагические события чьей-то жизни стали известны ей только теперь.

— Да уж, — подтвердила другая. — Здрасти-здрасти — и весь разговор. Царствие небесное! — Она поспешно перекрестилась, словно испугавшись, что ведёт суетные речи у гроба. — Отпеть бы надо. Душеньку проводить.

Я огляделся. Ни икон, ни лампадок. Новенький золотой крестик на груди умершего имелся, но я не рискнул бы утверждать, что носил он его, как символ веры, а не из любви к изящному. Аристарх Осипович, выяснилось, был именитым искусствоведом. Крещён ли мой дальний родственник, нет ли — Бог весть. Поразмыслив, я решил не самоуправствовать, а компенсировать отсутствие религиозных обрядов роскошными похоронами. Авось душа покойного оценит мои старания.

В похоронном бюро статный молодой человек с намертво приклеенным скорбным выражением лица выложил передо мной прейскурант.