АСКЕТ

Как я понял, Аристарх Осипович прожил жизнь в блаженном отшельничестве, окружённый предметами искусства, погружённый в скрупулёзное его изучение. Других родственников проводить старика в последний путь не нашлось. Оставалось только гадать, как и зачем этот затворник отыскал меня, когда впереди забрезжил закат его скрытой от всех жизни.
Я слонялся по огромной, бывшей когда-то коммунальной, квартире. К таким площадям я не привык. Было жутковато. Особенно, если учесть, что за одной из дверей стоял гроб с высосанной болезнью мумией. Гуляющие по узкому коридору сквозняки шевелили в дверных проёмах тяжёлые шторы. Чуть звенели стеклярусом золотые кисти на ламбрекенах. Что-то едва слышно поскрипывало, постукивало, шуршало и вздыхало. Заполнявшие квартиру звуки были приглушёнными, осторожными. Такими могли быть шаги исхудавшего, убитого непримиримым недугом человека…
Чтобы побороть тягучие детские страхи, надо заглянуть им в лицо. Этого правила я придерживался, даже став взрослым. Весьма вероятно, что затаившийся впотьмах призрак окажется висящим на вешалке старым пальто.
Я вошёл в комнату, где лежал покойник. Свет настольной лампы, предусмотрительно мной не погашенной, падал на ввалившиеся щёки мертвеца. Веки крепко смежены. Никаких потусторонних, пронзающих инфернальным холодом взглядов. На оголённом черепе мерцали блики пламени оставленных соседкой восковых свечей. Тишина… Тишина и покой… Я задул свечи и отправился спать.
***
Я бился в дверь трансформаторной будки, в которую попал по какой-то нелепой случайности. От рокочущего низкого гуда кончики нервов вибрировали, в барабанные перепонки ударяло тяжёлое ботало гигантского колокола. Невыносимая, растекающаяся дрожащим маревом жара. По лбу катились крупные капли пота.
Я сел, пытаясь высвободиться из липкой паутины омерзительного сновидения. Потёр ладонями лицо. Монотонный гуд не уходил. Из кошмара в реальность просочился и жар. Нестерпимо воняло жжёной тряпкой и палёным рогом. Горло сдавил спазм. Едкий дым застилал комнату пышными подушками непроглядно-чёрных клубов. Ел глаза. Пытаясь справиться с удушьем, я распахнул окно и по пояс высунулся на улицу. Живительные потоки ночного ветра ударили в мозг не хуже забористой браги. Где-то утробно стонали коты. Или не коты?..
Немного отдышавшись, я бросился в ванную, намочил полотенце, прижал его к носу и ринулся искать источник огня.
Огня нигде не было. Только ядовитый дым. Растворённые настежь окна и двери жадно тянули его в себя, но — удивительное дело — едва плотная дымовая пена достигала порога или рамы, тут же становилась прозрачной и лёгкой — ночной туман, не более.
В растерянности я метался по квартире, не зная, что и предположить. Наконец, в обезумевший мозг вторглось — жёлтое пергаментное лицо, блики свечей… Неужели какую-то из них не задул?!
Я ворвался в комнату, разгоняя непостижимый дым руками, и едва не сшиб гроб с массивных табуретов. Испуганно ухватившись за край, попытался удержать и… Пальцы мои невольно разжались — гроб был пуст.

Я стоял, не в силах двинуться с места. Из коридора в комнату валил дым. Скоро рассыпанные по полу покрывала исчезнувшего покойника лишь смутно белели в зловонном мраке. Дальше пребывать в ступоре я себе позволить не мог. Выбежав из комнаты, помчался разыскивать источник дымовой завесы.

Отыскался он на кухне. В огромной двенадцатиконфорочной, оставшейся ещё со времён коммуналки, плите бушевал огонь. Ненавижу огонь! Безотчётно — до судороги в глотке, до безмолвного, подавляемого почти физически визга! Нет, это был не пожар. Пламя билось в духовом шкафу. Оттуда же рвался дым, густо замешанный со смрадом. В ажиотаже забыв, где в просторной кухне выключатель, я рванулся к плите. С трудом нащупал в дыму газовые краны. В панике даже не обратил внимания, что плита раскалена до красна. Пальцы запульсировали жгучей болью. Все краны застыли в позиции «выкл.». Утечка газа? О, Господи! Какой дряни старый чёрт напихал в духовку, что от вони слезятся глаза?! Надо хотя бы выгрести содержимое, а там…
Я наклонился к тёмному стеклу, чтобы рассмотреть, где у этого раритета газовой промышленности ручка.
Из разорванного языками пламени мрака сверкнули глаза. Те самые — смотрящие из-за черты. Обугленные лохмотья век окружали багровые склеры. Ещё недавно выцветшие радужки алели запёкшейся кровью. Их простреливали расширенные бездонные зрачки.