717
Ср. наблюдение аввы Евагрия в сочинении «О помыслах»: «[Духовным оком можно] рассмотреть, что одни из помыслов следуют по [самому] пути добродетели, а другие идут близ этого пути. Те [помыслы], которые препятствуют осуществлению заповедей Божиих, пребывают близ пути; наоборот, те [помыслы], которые не только не убеждают отказаться от осуществления этих заповедей, но внушают [ревностно исполнять их], а когда они исполнены, побуждают [нас] хвастаться перед людьми, — вот эти помыслы, как можно наблюдать, находятся на [самом] пути [добродетели, стараясь] погубить либо цель нашу, либо должный способ осуществления [той или иной] заповеди» (У истоков культуры святости: Памятники древнецерковной аскетической и монашеской письменности. М., 2002. С. 454–455).718
Антитеза719
Так цитирует свт. Феолипт.720
Псалтирь занимала исключительное место в жизни древних иноков, являясь, среди прочего, мощным оружием в духовной брани и в борьбе со страстями. Подробно см.:721
Святитель оказался прав в этом предчувствии: вскоре после написания этого своего последнего письма он отошел ко Господу.722
Приводится церковнославянский перевод, как более точно отражающий греческий текст. В Синодальном переводе:723
Свт. Феолипт использует весьма редкий в аскетической терминологии термин αηδία («отвратительность», «отвращение», «тягостность», «неприятное ощущение», «несносность»). Мысль его достаточно прозрачна: умирающему уже в тягость то, что когда-то (в пору юности, зрелости и вообще в периоды здорового состояния тела) приносило приятные телесные ощущения и доставляло плотское удовольствие, например какая-нибудь вкусная еда и т. д. Но именно тогда и обнаруживается724
Свт. Феолипт исходит из того тезиса, что жизнь добродетельная есть жизнь, сообразная с Разумом, то есть Логосом. Кардинальное отличие этого тезиса от аналогичного стоического положения было проведено уже в древнехристианской письменности. Ср., например, у Климента Александрийского: «У стоиков-пантеистов разум человеческий есть часть Души мира или — что то же — часть Божества, разлитого в мире, а потому следовать своему разуму, в сущности, значит следовать Разуму Божественному. И разум человеческий, при таком воззрении, вполне автономен: в нем самом, как начале Божественном, лежат высочайшие принципы и законы человеческой деятельности. Не так у Климента. Он со всей решительностью устанавливает различие между существом Божиим и природою человека; и потому жить согласно с разумом (т. е. добродетельно) у него значит жить согласно с Разумом Божественным, со Словом воплотившимся (и с разумом человеческим, поскольку он просвещается и руководится Логосом, Которого он есть Образ). Отсюда и правила нашей нравственной деятельности лежат не в нашей природе, а вне и выше ее — природе Божественной, в положительном законе Сына Божия»