Аскетизм по православно-христианскому учению. Книга первая.

То обстоятельство, что христианские писатели в патристический период пользовались при раскрытии и изложении богословских воззрений преимущественно терминами и понятиями Платоновой философии, оказывая решительное предпочтение Платону перед другими философами, тем естественнее и понятнее, что возвышенно-идеалистический благородный дух философии Платона во многих отношениях гармонировал с некоторыми идеями христианства. [703]

Этим объясняется, что некоторые воззрения неоплатонизма были прямо усвоены христианскими мыслителями. В особенности это приходится сказать относительно психологических понятий, воззрений и терминов. По словам проф. М. А. Остроумова, «психологические понятия отцов представляют прямые заимствования из Платона, Аристотеля, стоиков и неоплатоников», [704] преимущественно же именно из этих последних. Это и понятно, если мы примем в соображение, что «психология Плотина... представляет собой последнее слово в психологической науке, до какого могла дойти классическая древность». [705] Вот почему «философия Плотина и в особенности его психология сохранили в продолжение долгого времени свое влияние на греческие умы», [706] а «его психология проложила себе путь в первостепенные христианские умы последующих веков. Кирилл Иерусалимский, Василий В., Григорий Богослов многим обязаны психологии Платона». [707]

Конечно, мы не должны забывать того очень важного факта, что «употребление философских понятий в христианстве отличается от употребления их в философии тогдашнего времени. Философия употребляла эти понятия автономически; в ней они служили основанием, средством и последней целью всех её усилий. Между тем христианские мыслители смотрели на эти понятия, лишь как на простое средство к усвоению Откровения. Основанием, принципом и целью философствования здесь было Откровение; разум только стремился их усвоить через эти понятия». [708] Следовательно, «употребление философских понятий в усвоении разумом христианского Откровения было совершенно служебное, гетерономическое, подчиненное фактам Откровения»... [709]

Имея это в виду и совсем не желая переоценивать влияние философии на свято-отеческое и аскетическое богословствование, мы тем не менее продолжаем настаивать, в виду выше сказанного, на той мысли, что г. Пономареву непременно следовало вполне объективно изложить этические воззрения хотя бы только Платона и Аристотеля, раз он сам поднимает речь о понимании этими философами аскетизма, а с другой стороны довольно решительно заявляет, что «основная точка зрения на природу человека заимствована свв. отцами-аскетами из Священного Писания..., а раскрыта под влиянием терминологии отчасти христианской, но больше всего под влиянием терминологии греческой – особенно Платона». [710] Но ведь термин трудно отделить от обозначаемого им понятия: слово часто до неразрывности сливается с логическим содержанием которое в нем фиксировано. А вместе с тем, где доказательство положения г. Пономарева, что у Платона свв. отцами заимствуются лишь термины, но ни в каком случае не сами понятия, в этих терминах фиксированные? Г. Пономареву в виду этого и следовало задаться вопросом, что же именно свв. отцами аскетами при раскрытии теоретики аскетизма берется из св. Писания, что́ и насколько именно они заимствовали в этом случае от философии и что́, наконец, в раскрытии аскетических вопросов они привнесли собственно от себя.

Указанный нами пробел должен быть признан, таким образом, довольно важным упущением, поскольку он неминуемо должен отразиться на ясности, точности, определенности, объективности научного определения сущности, смысла и специфических особенностей аскетизма собственно христианского.

От обозрения проявления и следов аскетизма в дохристианском языческом мiре г. Пономарев переходит к обнаружениям аскетизма в среде избранного народа Божия – евреев. Подвижничество у евреев выразилось, по словам автора, в следующих формах и состояниях: 1) в форме «назорейства», [711] а также 2) служения при скинии, [712] 3) в состоянии «сынов» или «ликов пророческих», [713] 4) в форме нищеты [714] и, наконец, 5) в форме отшельничества. [715]

Принципиальную основу этой фактической стороны подвижничества в жизни еврейского народа г. Пономарев сводит к «дуалистическому взгляду на жизнь,» [716] который психологически в конкретной форме чаще всего должен был проявляться «в сознании своей нечистоты перед Богом», [717] с одной стороны, а с другой – в живом чувстве и представленном беспредельном величии «всесвятаго Бога Владыки». [718] Аскетизм естественно должен был мыслиться в среде богоизбранного народа в качестве попытки найти выход из этого тягостного, мучительного для человека, недолжного по существу, противного воле Божией дуализма, – в виде целесообразного средства достигнуть такого состояния, чтобы «непорочно жить перед Богом». [719]