Пастухи или земледельцы? Два мира, два класса людей. Да, два класса, однако… От Мадрида или Парижа они находятся далековато. Бехарано уже привык жить среди пастухов и земледельцев здесь, в этом городке, в горах Авилы. Во всем есть своя прелесть, общество пастухов и земледельцев тоже может быть в некотором смысле приятно. Да, может, когда имеешь дело с людьми простодушными, наивными, наделенными живой природной интуицией. На землях Авилы, вероятно, нетрудно примириться с существованием среди людей подобного рода. Здесь все они живут вдали от Мадрида. В чем же причина того, что большие города столь скупо распространяют цивилизацию вокруг себя? Откуда эта ужасающая грубость обитателей городков и деревень близ Мадрида? Пусть Бехарано живет себе в Риофрио провинции Авила, но не пожелаем ему жить в окрестностях испанской столицы. И то, что мы сказали о Мадриде, мы можем сказать и о Париже. Кто же лучше всех способен определить, каковы люди в селах и городах, то есть на какой ступени цивилизации они живут? Извольте… Аэронавт. «Как? Аэронавт?» Да, представьте себе, аэронавт. Аэронавт со своим шаром обязательно где-то опустится, в этом нет сомнения. Когда шар опускается посреди поля, в окрестностях деревушки, сбегаются пастухи, земледельцы, ремесленники. Каково отношение у всех этих людей к шару и что они будут с шаром делать? Воздушный шар — для них вещь
А вблизи Мадрида… Любезный Бехарано Галавис! Живи с пастухами и земледельцами, среди пастухов и земледельцев, только подальше, подальше от Парижа и Мадрида!
В доме Бехарано, у очага, друзья священника рассуждают о преимуществах жизни пастухов и земледельцев. Просто удовольствие цитировать эти абзацы, написанные таким чистым и сочным языком. Дядюшка Качарро — он земледелец — говорит, что пастухам, мол, живется лучше, чем землепашцам. Послушаем его: «Верно у нас говорят, что пастухам живется куда вольготней. Целехонький день дрыхнут себе где-нибудь на лугу, а мы-то в это время рыхлим землю и сорняки выпалываем. Потому-то они всегда такие веселые! Как придут в деревню, пляскам нет конца, да и там, на лугах, среди коз, овец и коров, им тоже забав хватает. То кастаньетами трещат, то на волынках или на скрипках играют, распевают свои песенки и гогочут. Едят они за чужой счет, оттого и печали не знают, и плевать им на то, дорог нынче хлеб или дешев. Нам бы так повеселиться! Мы-то, как придем после пахоты, уже ни на что не годны, на ногах еле держимся, а наутро снова надобно идти ковыряться среди этих скал. И хуже всего, что, когда нескольким твоим фанегам зерна приходит конец — а так оно обычно и бывает, — брюхо-то набить нечем. И если у кого-то разживешься в долг — а дают тебе фанегу-другую, приговаривая, что милость великую оказывают, — так в августе надо вернуть вдвое больше. Глядишь, туда надо, сюда надо, сам не заметишь, как разойдется все, что собрал. Вот это нам обидней всего, потому мы своим занятием и недовольны».