Хлеб эмиграции я ел три года в Париже. В послании Мартинеса де ла Росы к герцогу де Фриасу на смерть герцогини (если не ошибаюсь, написано оно в 1830 году) есть такая строка:
Трудно представить себе берега милее, чем у Сены. Да, собственно, не о берегах, обо всем Париже пишет здесь поэт. А Париж — одно из самых прекрасных и одухотворенных мест на земле. Я прежде улыбался, читая эту строку Мартинеса де ла Росы. Я вообще много улыбался. До тех пор, пока не очутился в эмиграции, в Париже. Утрата родины окрашивает все, даже самое радостное, в тоскливые тона. Парижский хлеб изумителен, на редкость бел, воздушен. Но мне мерещился в нем привкус горечи — хлеб оправдывал свой постоянный эпитет: «Горький хлеб эмиграции».
Ну а хлеб и вода Валенсии? В Париже я выпил несметное число бутылок виттельской минеральной воды. Я пью только воду, и вода для меня — роскошь и блаженство. В Валенсии помимо бесплатного городского водоснабжения пригодную для питья воду привозят из Торренте и Патерны и продают кувшинами. А хлеб, румяный, хорошо пропеченный, называемый pa d’horta — хлеб с орошаемых полей — продавался на улицах на вес. А может, было иначе, и это лишь плод моего воображения. «Патаке́те» — грубый, ноздреватый хлеб — был тогда для меня истинной отрадой.
Только он придает завершенность отменному валенсианскому блюду из риса с фасолью и репой.
И НАКОНЕЦ ВАЛЕНСИЯ
И вот ты здесь. Хотел вернуться, и вот ты в Валенсии. Не упрекаю тебя. Но и обманывать не хочу. Чтобы вернуться, чтобы решиться вернуться, ты ценой неимоверных усилий сдвинул целую гору воспоминаний, переживаний, предубеждений. Ты шел очень медленно, ступал осторожно. И долго не решался сказать ни «да», ни «нет». Наконец, внезапно приняв решение, на все махнув рукой, ты устремился в Валенсию — так ребенок бросается к игрушке.
И вот ты в Валенсии. Мучительная автомобильная поездка — и ты в Валенсии. Ты приехал, когда стемнело, и устроился в скромной гостинице. Автомобиль, въехав в город, миновал несколько улиц и остановился здесь. Ты толком не знаешь, куда тебя привезли. Ты в полной растерянности. Наверно, уже за полночь. Хотя, который час, ты не знаешь. Твои часы остановились, и эта временная помеха — ты ведь раб времени, ты одержим временем — тревожит тебя. Ты потерян во времени и пространстве, таков сейчас твой удел. От стремительной поездки у тебя слегка закружилась голова. Ты ощущаешь головокружение. Но куда ощутимее другое. Оцепенение, в которое впадаешь при переходе из одного времени в другое. Если быть предельно точным, ты прибыл сюда не из времени, а из вечности. Первые годы того полувека, которые отделяют тебя от твоей валенсианской юности, по существу, уже канули в вечность. Стало быть, ты прибыл сюда не из определенной точки в пространстве — не из Мадрида, — а из вечности.
На что же ты надеешься, возвращаясь в Валенсию? Быть может, ты думаешь так вернуть молодость? Смирись и готовься к кропотливой работе. И постарайся не впадать в допотопный романтизм и слезливость. Не первый год как ты порвал с сочинительством на злобу дня и нашел себя в чистом искусстве. Я не сужу, плохо это или хорошо. Просто говорю, что тебе удалось преодолеть суетность нашей жизни.
Окинь взглядом свое пристанище. Это не трудно. Тесная каморка в номерах. Железная кровать, зеркальный шкаф, умывальник, столик с двумя стульями. Вот она, твоя Валенсия. Валенсия глубокой ночью, когда и не знаешь, где именно ты находишься, запертый в четырех стенах. Валенсия сейчас — это не памятники, не пейзажи и не люди. Несколько кубических метров воздуха, и только. Сам-то себя не обманывай. Если бы ты не ощутил Валенсии в захудалой каморке, лишенный иных, пестрых и многообразных впечатлений, в пору было бы отречься от самого себя. Нет же, ты нутром чувствуешь, ощущаешь, зримо видишь Валенсию в этой убогой комнатушке, похожей на те, в которых ты живал в Севилье, Бургосе, Леоне, Сан-Себастьяне. И все-таки чувства, которые тебя охватили, — особые.
Вот ты открываешь окно, высовываешься, надеясь прикоснуться к Валенсии, вдохнуть ее воздух. Но это окно выходит не на улицу. Тьма беспросветна. Ни зги не видно. Но взгляд твой притягивает одна из звезд, сверкающих в непроглядном небе. Она отливает красным, синим и зеленым. Вот и все. Не надо ничего выдумывать. Ты же чувствуешь, как необъятна тишина. Не надо ни крика, душераздирающего крика в ночи, ни отдаленных, едва уловимых звуков, извлекаемых из пианино нервными, трепетными пальцами. Не надо песни, доносящейся издалека. Не старайся сочинять. Достаточно этого воздуха, которым проникнуты все твои чувства. Открыв окно, всматриваясь в бескрайнюю ночь, ты всем существом впитываешь тихий ласковый воздух и ловишь загадочное мерцание звезды.
ДВОЕ В ВАЛЕНСИИ