Асорин. Избранные произведения

Перцы и помидоры дают нам красный цвет. Редиска — кармин. Капуста — белый цвет. Красная капуста и баклажаны — фиолетовый. Тыква — желтый. Испанские овощи восхитительны. Идем дальше между лотков с овощами, пробираясь через толпу. Да, мы позабыли о полезнейшем шпинате, и очень сожалеем. Нет лучшей пищи для людей, ведущих сидячий образ жизни. Ведь мы, писатели, большую часть дня проводим сидя, с книгой или с пером в руке.

А выкрики и остроты продавцов? Французский рынок — это сборище молчаливых монахов-картезианцев. Никто не шумит. Шумные возгласы испанского рынка приводят нас в смятение. Покупателя зазывают с величайшей страстью. Оглушают преувеличенными похвалами своему товару: перцам, помидорам или капусте. Громогласно отстаивают свою цену, когда покупатель пробует поторговаться. Вся улица галдит, кричит. И в этом людском водовороте, среди несмолкающего шума, мы невольно перестаем думать о том, о чем думали. Мы сбежали из тюрьмы — из своего рабочего кабинета, — но зато теперь оказались как бы на цепи. Мы хотели отдохнуть, а продолжаем мысленно кружить вокруг своей темы. И в общем-то, сами того не желая, мы достигли своей цели. Когда мы не работаем, тогда-то мы и работаем. После посещения рынка, после этого часа, когда мы отвлеклись от своей персоны, наслаждаясь яркими красками, к нам возвращаются силы. И теперь наше перо на листке бумаги уже не дрожит и не колеблется.

ОБЩЕСТВЕННОЕ ВМЕШАТЕЛЬСТВО Перевод Е. Лысенко

Наш кружок не мог оставаться бездеятельным, видя прискорбную действительность испанской жизни. Надо было активно вмешиваться. В воздухе носилась идея возрождения Испании. Это течение, вдохновляемое мыслями об обновлении, возникло не вследствие катастрофы с колониями. Она лишь оживила его. Благородное это стремление родилось давно. Ховельянос, например, был одним из его предшественников. Доктринеров и теоретиков у нас было хоть отбавляй. Одни писали хладнокровно, другие, вроде Хоакина Косты, впадали в экзальтацию и упивались выспренними речами. Тут можно было бы назвать книги самого Косты, Масиаса Пикавеа, Дамиана Исерна, Лукаса Мальяды. Книга последнего, кстати выдающегося геолога, полна глубокого пессимизма. Однако пессимизм — это источник энергии и упорного труда. Мы видим уродливую, мрачную действительность, и в этот тяжкий час для того, что нами любимо, мы жаждем спасти все дорогое нашему сердцу и обеспечить ему спокойную, счастливую жизнь. Будь мы оптимистами, мы перестали бы ездить по свету. Раз все обстоит хорошо, зачем искать, зачем трудиться, чтобы что-то улучшить. «Лучшее — враг хорошего», — гласит поговорка. Обвиняя нашу группу в пессимизме — в бесплодном пессимизме, — совершают умышленный или неумышленный подлог. Пессимистическое отношение к настоящему переносят на будущее с такой же легкостью и ловкостью, с какими орудует фокусник. А дело обстоит вовсе не так: мы с грустью смотрим на настоящее, но преисполнены надежды, твердой надежды на будущее.

«Трое» — это были Рамиро де Маэсту, Пио Бароха и я. Нас так и звали: «Трое». Так мы фигурировали в статьях периодики, так представлялись, когда у нас брали интервью. Мы трое были ядром литературной группы, собиравшейся положить начало общественной акции. Первоначальная группировка распалась, тогда другую группу возглавили Рамон дель Валье-Инклан и Хасинто Бенавенте.

Что же мы собирались делать? Какова была наша программа? Мы опубликовали манифест. Я его уж не помню. Наверно, мы в нем восхваляли и пропагандировали улучшение водной сети и аграрные реформы. Книга Мальяды, хотя и написанная признанным авторитетом в делах землеустройства, казалась нам чрезвычайно пессимистической. Нет, земля Испании способна на большее. Она не обречена по своей геологии и климату быть в преобладающей своей части неплодородной in aeternum[85]. Нам предложил помощь Мигель де Унамуно. В том опубликованном манифесте должна была фигурировать такая фраза: «Долг интеллектуальной молодежи невзирая ни на что посвятить свою энергию тому, чтобы дать начало плодотворной общественной акции с практическими результатами». В адресованном мне письме, помеченном 14 марта 1897 года, Унамуно привел выделенные курсивом слова; однако вместо «невзирая ни на что» он написал «невзирая ни на какие разногласия». Свое исправление он мотивировал так: «Напечатанное в листке „невзирая ни на что“ — не годится: это невозможно, ибо как бы призывает не взирать и на саму предпринимаемую акцию». Дальше он, правда с оговорками, обещал нам свое содействие. Привожу его слова: