Асса и другие произведения этого автора. Книга 2. Ничего, что я куру?

Уже в Алма-Ате мы с Пашей поняли, что курс собирается сильный, много ребят по-настоящему талантливых. Непонятно было, откуда эта трагическая нехватка режиссуры в казахском кино. Ни на секунду не возникало ощущение, что мы выискиваем будущих художников в каком*то недоразвитом африканском племени. Равный уровень абитуриентской культуры мы нашли бы в Вене, Праге или Париже. Было вполне достаточно кандидатур и для первого тура, и для второго, и для третьего, нормально шли экзамены, нормально — отсеивание. Поступающие свободно владели литературным русским, писали хорошей прозой. На каждой из работ, дошедших до последнего тура, лежал отпечаток авторской индивидуальности. В каждой из них был какой*то свой личностный художественный аттракцион, причем аттракцион психологический, построенный на очень сильном, естественном и нетривиальном душевном движении.

Скажем, во вступительной работе Серика Апрымова занятно рассказывалось, как нанятый за деньги беспечный молодой парень вез в далекий аул мать и дочь. Эту девушку шофер, оказывается, когда*то любил, но теперь мать везла ее выдавать замуж. Прервав пустое и обидное выяснение отношений с матерью, сидевшей рядом с ним в кабине, шофер остановил машину на крутом уклоне.

— Спокойно, мамаша, тормоза отказали!..

Мать перепугалась — упаси боже, не улететь бы вниз.

— Жми на эту педаль, мамаша. Только жми крепко, не отпускай. Я пойду посмотрю тормоза.

После чего шофер расстелил под машиной свой халат, пригласил будто бы для переговоров из кузова свою девушку и, покуда мать судорожно давила ногой на тормозную педаль, вместо переговоров произвел на дырявом халате со своей бывшей любимой накануне ее лживого и несправедливого бракосочетания известный со времен Адама и Евы акт…

Таких вот ярких, врезающихся в память аттракционных эпизодов было немало и в других работах.

На место Оджаса в кинематографическое министерство пришел Канат Бекмурзаевич Саудыбаев. Он с интересом и энтузиазмом подключился к нашей работе на стадии экзаменов и в дальнейшем тоже очень много сделал для курса.

— Сколько человек смогут после института реально работать? — требовал он от меня ответа. — Много и не надо. Если трое из двенадцати — уже хорошо.

— Почему трое? — обижался я. — Из двенадцати будут работать двенадцать. Это нормальный результат. Мы же берем не придурков, не блатных — берем явно способных людей…

Действительно, из двенадцати сегодня работают одиннадцать. Одного, который не работает, мы с самого начала не очень хотели брать, он был у нас как бы единственный полублатной. Зовут 277 его Мурад Альпиев. Способный скрипач, доцент консерватории, с необыкновенно живым, склонным к авантюре умом. Особых способностей для кино у него не было, но уж такой он был симпатичный человек! Мы поддались его обаянию, хоть и понимали проблематичность его кинематографического будущего. В институте я не раз говорил ему:

— Еще одну такую работу покажешь, пойдешь назад — на скрипку!

Режиссером он не стал, забросил и скрипку, занимается коммерцией — успешно.

Своим студентам я сразу сказал то, что понял еще в свои вги-ковские годы, в пору работы над «Ивановым» и «Луной для пасынков судьбы»:

— Ребята, честное слово, ВГИК вовсе не место для ученичества, для скучных штудий, для покорного следования унылым общепринятым шаблонам. ВГИК — самое удобное место на свете для производства шедевров. Главное — не пропустить момент, когда у тебя над головой внезапно махнет крылом кто*то из вьющихся в этом заведении ангелов, попытаться понять, какое именно стечение обстоятельств, накопление профессиональных навыков, обретение чувства композиции фактур, элементов, слагающих форму, привело тебя к счастливому ощущению этой осененности божественным крылом, запомнить все это, суметь выразить на пленке. Тогда подобное, быть может, еще не однажды в жизни и возвратится к тебе…

Примеров таких шедевров наверняка достаточно на памяти у каждого, кто связан со ВГИКом. Я уже рассказывал о своем однокурснике Мите Крупко, о его присланном на вступительный конкурс блистательном свитке-рисунке, о короткометражке «Колодец», о работе на площадке «Супруги Орловы». Все это были шедевры. Приди я с чем*то подобным к Ермашу — тут же отправили бы в Кащенко и всю жизнь пришлось бы доказывать, что ты не совсем съехавший. Во ВГИКе же такие люди, такие художественные идеи, в общем*то, самое обычное дело.

Тогда же и там же во ВГИКе Слава Говорухин поставил чеховскую «Аптекаршу». Даже если на своем нынешнем поприще он восстановит бывший Советский Союз и сам станет новейшим хорошо одетым Брежневым с английской трубкой в зубах, то и этот его несомненный политический подвиг для меня все равно будет ничтожнейшей ерундой рядом с истинностью и озаренностью, которые были в том грандиозном маленьком отрывке. Гениально играли Оля Гобзева и Валера Рубинчик. Это тоже, правда-правда, был настоящий шедевр!