Ассы – в массы

Г.В. А в девяностые, когда вылезли все эти не очень умные люди (кураторы) и стали учиться управлять художниками, я отошел от выставочных процессов. Начались скитания. Была мастерская на Солянке. Леша Тегин тогда все время репетировал «Свонс». А я как-то старался выступать сразу, полагаясь на харизму. При этом для моих масштабных проектов и разнообразной деятельности требовалось пространство и следующим местом стал для меня «Петровский 12».

Это стало кульминацией сквоттерского искусства. Меня пригласил Саша Петлюра. Первый раз я его увидел на ступеньках музея Глинки на фестивале «Альтернатива». Он тогда занимался скульптурами и оформительством и участвовал в проекте «Свободная Академия». Был очень веселым, помню, один раз как-то особенно смешно обстебал Марка Захарова с покойным Роланом Быковым на ступеньках, где сейчас вход в кинотеатр «Ролан». Потом он приходил в мастерскую на Солянку, там еще был модельер Лёша Греков. Там-то Петлюра мне и сказал, что вот, у него появилось помещение и если я хочу, то могу заселиться. Я заселился в соседний от него дом, поломал стенки, хотел захватить большее пространство. Петлюра по прихваткам немного смахивал на Гарика «Ассу», и мне казалось, что он несколько нервничал от «Гариковского» наследия, как-то над ним висело все это какой-то период. Под моим помещением был Аркаша Насонов с Димой Лигеросом, но они допекли Петлюру своим эстетством, и он их выгнал. Я позвал на освободившееся место Пономарева с Тегиным, и они там запустили свой проект с тибетской музыкой. А наверху хотели поселится какие-то металлисты, сын фотографа А. Абазы, его сестра пела в какой-то группе, но брутальные условия (нет стекол, отопления) им не подошли. А Паша Лила и Митя Чуйков там обустроились и стали рисовать картины. Тогда же стали ходить куча людей, группа «Север», Таня Морозова. А в полуразрушенных домах были выставочные залы и место под инсталляции. Петровский стал фестивальным местом, где собиралась общая энергия, сравнимая с «Детским Садом». Хотя оно не было таким элитарным по контингенту, но количество молодежи было гораздо больше. Саше, конечно же, хотелось, чтобы приходили народные артисты, известные концептуалисты… ему, как и всем, хотелось признания…

По соседству в Крапивенском переулке был еще один сквот; и туда ходили поэты и художники, но немного другого круга. Впрочем, круги пересекались: там, например, читали свои стихи Генрих Сапгир и Игорь Холин, показывал первые опыты Саша Пепеляев. Я туда заглядывал, мне было интересно пообщаться да и просто выпить. На «Петровском 12» все происходило без кураторских вмешательств, а интенсивность событий и экстремальность условий вернули ощущение восьмидесятых.

М.Б. Расскажи про моржевание…

Г.В. Я с детства хотел стать моржом. В какой-то момент столкнулся с феноменом Порфирия Иванова – и всё, стал купаться в проруби. На каком-то фестивале при морозе около минус двадцати поставил ванну во дворе, сидел минут десять под водой, потом еще минут десять… А после 95-го года включил холод в обязательную программу и в язык своего искусства. После того, как Петровский закрыли, я вернулся домой. К тому времени квартира уже перестала быть коммунальной, так что часть своей деятельности я перенес на природу. По понедельникам устраивал поэзо-концерты в проруби, а потом придумал еще одну форму – аэросани – меня голого по снегу за ногу тащит другой человек, а я при этом накручиваю спёртую в Лондоне ручную сирену.

Если вспоминать то время, девяностые, то именно тогда начался интенсивный рост количества галерей, в которых мне было не интересно. Я даже не знал, как в этом участвовать. Тотально выступать там не было возможности. Тем более, что я уже был избалован зарубежными поездками, где мне предоставляли шесть залов под мое железо, картины, объекты, где я еще и рисовал огнём. А здесь какие-то мелкие галереи, девочки-кураторы, сейчас очень важные начальницы от искусства… Хотя я со всеми был знаком, ходил на выставки, но ни в чем не участвовал. Это был такой полезный период становления местной официальной арт-системы, когда люди из андеграунда стали организовывать галереи, критики о чём-то писали. Появилась пресса о том, как хорошо стать художниками, потому как художники стали ездить на дорогих иномарках… Отдельная история – прекрасная Инна Шульженко и галерея «Аз-Арт»…

В девяностые все цветы распустились. И в то же время пришло понимание, что предыдущие годы протеста – это еще не реализация, это как раз выход на нулевую точку, где над тобой ничего не висит, и чтобы придать глубину остаточному постпротестному драйву, надо свободно развиваться. Как у цветов – вырваться наверх и распуститься. При этом в той ситуации многие не знали сами, в чем им себя реализовать. И когда этот момент настал, всем пришлось строить последовательно свои карьеры. А после 2000-го все приобрело коммерческое начало и многие утратили свою последовательность в развитии. Хотя нет, не все. Юфит, например, не утратил.