Ассы – в массы

Я закончил театральное училище в 83-м году, и, когда встал вопрос о дальнейшей судьбе, я не был уверен, что стану актером, но знал точно, что моя жизнь будет связана с искусством. Причем, попав в училище несколько неосознанно, какие-то наиболее значимые определяющие моменты произошли у меня именно там. Я помню, как школьная учительница физики, фанатичная комсомолка и председатель местной карательной ячейки, убеждала меня, что я ни в коем случае не попаду в это училище. Потом когда же я все-таки поступил, она не верила и пожелала мне провалиться на втором курсе. И я тогда уже стал понимать, насколько все эти люди, сидючи на своих бесперспективных работах, завидовали окружающим, чья идеология и жизненная позиция отличалась от подгнившей комсомольской, уже тогда вошедшей в конфликт с действительностью. Лица у них были невероятно кислые, а действительность в моем лице стояла на пороге школы.

М.Б. Скажем, поступление в театральные училища тогда, да и, наверное, сейчас было достаточно проблематичным.

О.Ш. Да конечно. Тем более, время было такое, что в советские времена из зрелищ, кроме кино, были разве только спортивные мероприятия; внимание населения было приковано к экранам кинотеатров и театральным подмосткам, где блистала когорта звезд немыслимой величины. Я помню, когда мне было семь лет, я пытался попасть на кино «Кавказкая пленница» в ДК Заветы Ильича и не попал! Это была трагедия, и мы с друзьями убежали из дома, и это было далекое путешествие. Как я уже упоминал, книги и кино составляли незамысловатый досуг советских граждан, причем книг-то толком не было. Были безумные очереди, где люди с ночи записывали номера на бумажках и руках, и присутствовали пункты приема макулатуры, где всячески меняли бумагу на однотипные томики разного цвета…

Олег Шишкин, середина девяностых. Фото из архива автора

М.Б. Да, были собрания сочинений, многотомники какого-нибудь Джека Лондона серого цвета, Ленина, соответственно, красного, энциклопедии синего и коричневого цвета, и разве что Луи Буссенар был издан в зеленом переплете. Все это потом забавно смотрелось в московских квартирках, где серванты и книжные полки были уставлены таковыми разноцветными блоками. Все тогда хотели свою интеллигентность выразить перед соседями накоплением таковой книжной продукцией и начитанностью…

О.Ш. Ну, те, кто хотел особенно выделиться, шпиговали свое сознание различными цитатами из литературных альманахов, журналов «Знание Сила» и полулегальным самиздатом. При этом культ книги был, и книги выходили беспрецедентными тиражами – когда к середине восьмидесятых печатали Чингиза Айтматова и разрешили публиковать Булгакова. А конец семидесятых был временем советского кино. И толпы доярок, мотальщиц, укладчиц и прочих работников и работниц нелегкой советской промышленности было одержимо идеей стать актерами и актрисами. Конкурс составлял приблизительно четыре-пять тыщ человек на место, и пробиться было непросто. Но я поступил и втянулся; единственное, что мне не хватало, так это идеологии. Когда я делал свои первые постановочные отрывки, к нам в училище пришел Кайдановский, который всего лишь два года назад отснялся в «Сталкере» у Тарковского. При всех остальных его замечательных ролях, эта роль стала центральной в его жизни. Тогда он закрыл для себя театр и сосредоточился на кино, а для меня вместе с приходом такого независимого человека, имевшего независимое мнение, пришла та самая идеология, которой не хватало. После отъезда Тарковского он поступил на курс, который вел Сергей Соловьев, и, когда я его спросил, у кого учится труднее, он сказал, что Тарковский – это величина. Соловьев же его друг и разве можно чему-либо учиться у друга?..

Когда я делал отрывки из «Алисы в стране чудес», параллельно шла постановка номера, который на самом деле делал не учащийся там же Стас Намин, а трио «Экспрессия» Бориса Моисеева. Но называлась эта ерунда постановкой Намина, и мнение у нас с Кайдановским было однозначно негативное. Единственное, что привлекло наше внимании, был слух о том, что Борис со своими девушками будет танцевать голыми… В общем, складывались у нас нормальные человеческие отношения, но пик сотрудничества случился гораздо позже, после того, как я по окончанию училища поехал по распределению в Тбилиси.

Это был 84–85-й год, последний золотой период города, после которого началось черти что и город просто разрушился. Там я впервые увидел «Фавориты Луны», но национально-бытовая агрессия в среде местной интеллигенции меня напрягла очень сильно. Проработав год на студии Бадура Цуладзе (там я снялся в фильме про каких-то вертолетчиков, заработал за месяц 1000 рублей), я уехал. По приезду я порвал свой комсомольский билет, отдал все деньги родителям, заявив, что работать я теперь уже точно не буду, а буду заниматься литературой.