Ассы – в массы

Тогда же мои вопросы с армией решились, как и у многих сограждан того периода отлеживанием в дурдоме, и, вполне возможно, там-то и стала выкристаллизовываться моя жизненная позиция. Я тогда уже сформулировал мнение о системе, в рамках которой я не мог выехать куда-либо за границу и делать что-либо, что хотел сам; оправдывать существование такой системы, служа в армии, воюющей в Афганистане, я не хотел и не стал. Помню, забавно все это выглядело, так как фамилия военкоматовского врача, выписавшего направление была Вебер, а фамилия лечащего психиатра – Вагнер…

И вот такая вот немецко-симфоническая история с Булгаковским налетом случилась со мной, здоровым, неглупым молодым человеком с образованием, который столкнулся с новыми для себя реалиями. Люди с серьезными отклонениями, лишенные всего, заканчивали свою жизнь в очень жестких условиях. Многих было откровенно жалко, и чувство безнадежности как-то стимулировало обратные внутренние эмоции по отношению к себе. Для меня это послужило своеобразным толчком, и по выходу из Кащенко, я стоял уже на довольно-таки четкой идеологической платформе, потому как многие вещи были переосмыслены, и, главное, сформулированы.

Я тогда почитывал Генри Тора и часто любил заходить в «Дом Книги», где однажды встретил понурого Кайдановского, который сказал, что вот он снимает фильм, а денег нет, и, видимо, придется продать автомобиль, чтобы окончить съемки. Поговорили и пошли к нему домой, в огромную 56-метровую комнату в коммуналке рядом с театром Васильева. Квартира была шикарной: с ангелами на потолке и резными дверями, бывшая гостиница гостей градоначальника, которая была оценена и продана в 1995-м году за два миллиона долларов. Бог с ней, с квартирой, но с этого момента началась наша совместная работа, которая мне очень нравилась.

Я стал духовным последователем идей Кайдановского, который четко формулировал свои представления о жизни. Например, знал и излагал, как должен выглядеть мужчина, никогда не шел на сделки со своей совестью и принципами. Порой в этих вопросах, иногда действовавших на него разрушительно, он шел до конца, и сейчас, переоценивая всю систему его ценностей, я согласился бы далеко не со всеми принципами, которым тогда готов был следовать безоговорочно. Тем не менее, Кайдановский умел прислушиваться и стоял на неких аристократических позициях, несмотря на свое детдомовское детство. И вот там в году 86-ом, в этой комнате, снимался фильм по рассказу Камю, в котором я должен был играть молодого художника. Была приглашена обнаженная модель, и туда же пришел эффектный мужчина в черной одежде, бритый наголо, который сел на поставленный стул и отыграл на гитаре, круче чем Пако де Люсия. Это был Алексей Тегин, и так состоялось мое первое близкое знакомство с представителем московского андеграунда.

Тогда же я заявил родителям, что буду писать, а через год уже опубликуюсь. Это было сверхнаглостью, потому как публиковаться в 22 года, в Советском Союзе было невозможно, но решение было принято. Я написал два рассказа и пошел в московский литературный клуб, забитый славянофилами, но, тем не менее, они не были упертыми в своих злобствованиях и я зачитал там свои рассказы. Забавно, но по завершении прослушивания председатель комиссии Николай Тарашлин сказал окружающим – мол, вот, ребята, собственно, это то, чем на самом деле мы должны заниматься и к чему стремиться и… меня опубликовали. Конечно же, эти события вызвали волну негодования в завистливых писательских кружках, но все обошлось, и я вышел на тусовку молодых литераторов, которую организовывали комсомольцы, на которых мне было наплевать. Там я увидел фильм «АССА», и это был это период 87-88-го года. Не смотря на то, что я жил в своем литературном мирке, движения, которыми наводнились улицы Москвы, не остались мной не замеченными, и все эти молодежные группировки на Арбате, и активация союза художников, и шебуршения в театральных кругах. Но все равно я был одиночкой и как-то абстрагировался от этих движений, нехваток продуктов в магазинах, очередей и прочих атрибутов того смутного времени.