До 93-го года во Франции в модельном бизнесе появлялись и Катя Филиппова, и Лена Зелинская. Они пытались тоже стать модельерами, но, возможно, не смогли как художники ко всему адаптироваться. Я для себя тогда понял: либо ты художник, либо кутюрье. Причем, после этой волны модельеров восьмидесятых, таких, как Готье… они, взлетев, постепенно сдувались а на место прорыва приходила мода маркетинга. Когда у тебя есть фирма и ты издаешь одежду, которую покупают люди, чтобы носить, и все это крутится вокруг денег.
Романтические иллюзии о дизайнерах-кутюрье быстро рассеялись и я понял, что никакой творческой реализации здесь не существует. А у людей, которые в середине восьмидесятых сделали свои дома, все-таки это был такой момент и предел. Потому что есть десять-двадцать богатых европейских семей, которые держат все. Ты можешь, в крайнем случае, стать лавочником. И ты не станешь Готье, будь ты семи пядей во лбу. Это место уже закрыто. Но я то тогда не понимал. Я думал, что в моде какие-то невероятные люди по-настоящему отдающиеся прекрасному, а мир искусства наполнен ужасными и жадными эгоистами…
С другой стороны, я узнал за границей про то, про что в СССР никто не знал: пин-ап, культуру комикса, фетишизм. Что-то конечно доходило, но в реалиях отсутствовало совсем. Дело в том, что несмотря на свой религиозный период, я ставил себе разные задачи. Сначала была задача заняться сакральным искусством, которым я увлекся очень серьезно. Но когда я шел в мастерскую к своему папе делать кресты и иконы, я проходил станцию Пигаль, где стоят секс шопы. И я не мог понять, кто все эти изделия делает, для меня это было загадкой. Встречались какие-то уникальные маски животных, типа египетских. Волки, Анубисы. В результате после всего я так этой продукцией заинтересовался, что попал и в эту индустрию.
В принципе, в Париже у меня завелось множество знакомых, включая Готье, Кастельбажака, Кензо. Достаточно известный журнал «Эгоист» делал дедок, который по совместительству делал и ботинки; главным редактором у него была Николь Вишняк, и, когда я с ней общался, мы параллельно занимались рекламой этого журнала. И по ошибке купили латекс вместо нужного нам силикона. Я удивился пластичности этого материала. И так я начал делать всякие вещи с отголосками моды, из латекса, те же маски. Я их сдавал в магазин, в котором наполовину продавалась одежда для клубных певцов, экстравагантный такой магазин. А в нем был отдельчик для извращенцев. Для любителей остренького.
Там я познакомился с человеком, который делал практическую одежду из латекса, а у меня как раз тогда совсем не было денег, и я спросил у него – а можно ли работать с ним вместе, делать творческие вещи. Те же латексные одежи, но цветные и с рисунками. Для меня это был спасительный момент. Я в первый раз получал зарплату. В этот момент я жил у своего друга священника, на кладбище…
А потом мы делали интересные вещи, и для меня это было некоей стадией новых игрушек: сначала пластмасса, потом дерево, и теперь вот латекс. А получилось так: я ездил на другой конец города из Сан-Жер Дюбуа в маленькое ателье. Это был, конечно, особый трип. Я тогда еще бодрился и занимался кунфу. В ателье я договорился, что приезжаю к девяти, работаю до шести, а потом использую материалы под что-то свое. Эти люди мастерили интересные вещи, но и они однажды поняли, что мир извращенцев совершенно не понимает искусства, что это обычные люди, которые просто хотят немного необычного. И играют в игры через свои коды, которые раскладывались и по деталям и по цветам и по образам. И их было достаточно ограниченное количество. Так, например, есть три-четыре принципиальных образа: медсестра, уборщица, учительница и прочее.
А мужчина в студии придумывал достаточно интересные штуки: у него был стул, который полностью застегивался резиновым комбинезоном, он получался полностью интегральным и вклеивался в тонкую латексную простыню. То есть – квадрат, в который вклеен человек. Его привязывают и ставят два там-тама, спереди и сзади. И, если сильно колотить, для девушек это было как дополнительное развлечение. Но, к сожалению, на моей памяти эта конструкция была не реализована. Были – простая маска, сверху застегивающаяся штука, типа забрала, там лампочка, причем, на глазах непрозрачная пленка, матовая, но в которой ничего не видно. Но одновременно ты видишь свет. Мастер глубоко копал в подсознание. Было интересно и внутреннее переживание образа, некий архетип человека, обмылок. Грубо говоря, жена устает от мужа, рожу его каждый день видеть, а тут через контакт с маской новый человек приходит. Иногда было смешно: они говорят – о, ура, снова хорошо, у нас противогазы продаются летом. У нас клиентура была отчасти истерическая; пара выезжает на отдых, что же они там будут орать. А в противогазах удобно, просачивается только глухие звуки…