Ассы – в массы

И все идеи, которые мы там пытались разработать, носили характер эксперимента. Например, выливаю синий латекс на поверхность, потом, кругообразно, черный – очень красивая фактура получается, материал шикарный. Много можно сделать, но публика на такую продукцию лимитирована. Вот когда я в Германию поехал с такой коллекцией, там нормально это все было воспринято. Наверно, немцы скучали больше.

М.Б. Больше, почему – это же пытливая нация? У Сережи Воронцова была отличная фраза по этому поводу – «пытливый немецкий ум».

Г.О. У немцев в таких вопросах есть две темы – одна веселая театральная, а другая техническая брутальная: два хрена. Все остальное – колесики, моторчики. Чистая механика.

М.Б. И ты вернулся из-за невостребованности более художественных форм новых игрушек для взрослых?

Г.О. Почему я вернулся… После того, как я сделал коллекцию масок, Люк Бессон использовал их в своем первом «Такси». Потом с этой же коллекцией я пришел к одному из самых крупных галеристов в Париже, Пиротану. Они открывали что-то на улице Лелусьвайс, где в одном месте сосредоточено много галерей, и для пиара брали мои маски. Супер-галеристы получились, странные. Потом много публикаций вышло, и я сказал Эммануэлю: «Я бы хотел что-то с вами вместе сделать». Он говорит: «Да, да, отлично, а у тебя есть французский паспорт?». Узнав, что есть, он обрадовался и сказал, что это облегчает дело. Он знал, что я русский художник; только тогда я понял, что, живя и работая в стране, ты уже являешься частью культуры именно этой страны. И чтобы работать в этой нише, я должен стать французским художником. Это касается и речи, и понимания ситуации, чтобы быть адекватным всему. Но я не рос одновременно с этой интеллектуальной художественной средой, даже находясь по соседству. И понял, что мне нужно еще лет десять, чтобы стать французским художником… Это меня не устраивало. Потому что, когда я приезжал в девяностые и на биеннале в Стамбул с Виктором Мизиано, моя художественная карьера была связана с Россией абсолютно. И тогда Ольга Свиблова в 98-м предложила мне поучаствовать в биеннале с фотографиями моих масок, которые сфотографировал один японец. И на эту выставку я уже поехал с четкой целью вернуться на родину, поняв, наконец, что у меня попросту нет другого пути.

М.Б. Я помню, мы ходили на какую-то из твоих выставок, вроде бы на Якиманку…

Г.О. Да, это была первая, с масками. Я всегда хотел вернуться, но вернуться сложнее, чем уехать. Очень неприятно возвращаться лузером, неудачником. Что, в принципе, и произошло. Многие, видимо, из-за этого остаются и не возвращаются, хотя, например, Владимир Наумец адаптировался и работает успешно в Кельне. У всех по-разному. Мне было очень грустно, когда я в последний раз выхожу из Бобура, негры барабанят и Юрис Лесник стоит, выворачивая свои гениальные штуки. Я тут же вспоминаю Лесника в девяностые, когда он приехал в Париж на машине, он нас с Новиковым кормил в ресторане, будучи одним из первых ленинградских кооператоров, большие деньги делал на значках. Но будучи ебанатом, в хорошем смысле слова, он прикипел к художникам, покупая работы у своих товарищей за немыслимые деньги. А сейчас стоит у Бобура, похудел так. Нельзя было бросать свой бизнес, потому что его идеи были более бизнесовые, чем художественные. Его Тимур на искусство подсадил и он не мог устоять перед соблазном соучастия в процессе. Процессе, который лично меня к началу нулевых вывел на тему «Нового правительства» – тема, достойная отдельной беседы.

М.Б. Тогда скажи, какие ты видишь перспективы и как оцениваешь художественную среду нулевых?

Г.О. Нулевые я вижу очень позитивными, у меня это совпало. У меня проект «Нового правительства» – президентоцентричное сознание, это такие временщики, которым обязательно надо спрятать свое лицо. Отсюда родился проект супервласти, теневого, масонского правительства. Президенты есть, а на самом деле ими кто-то управляет.

У Гельмана на Якиманке, ты приходил.

Государство мной не интересуется, и я создал государство в государстве на основе абсолютно русского концептуализма, авангардизма. Я сам себе делаю заказ. Нет границ. Я сам себе заказчик: могу сделать пропагандистский плакат. И в этом смысле я получил свободу: я свободен внутри собственной истории. И это мне показалось очень правильно.

М.Б. Это перекликается с твоим прошлым?

Г.О. Да, «Новое правительство» – опять же от слова «Новое».

М.Б. Значит, у тебя появился стержень?

Г.О. Ну да. У меня нет конфликта между церковью и тем, что я делаю. Притом, что для меня все западные коды раскрылись, которые здесь невозможно понять. И самое главное, что у меня нет никаких иллюзий перед Западом. Вообще.