Ассы – в массы

Режим присутствовал, но это ведь действительно тонкий вопрос, про режим и свободу. Когда многие говорят про свободу, то имеют в виду индивидуальную вседозволенность. А если ты ничего не хочешь, не знаешь и даже не умеешь хотеть, то у тебя начинается паника, и ты впадаешь в зависимость, ту же несвободу.

М.Б. Начинаешь искать себе что-то, чтоб пристроиться или протестовать, та же политика или борьба, и тебя начинают долбить во все дыры, зато так получается оправдать свое существование. И существование системы, которая долбит.

А.Т. В советское время тоже прессовали и преследовали за инакомыслие, но никто и не декларировал, что ты свободен. Токарь, который умел заточить руками, да и любой человек который умел что-то делать руками, смысл его существования был полностью удовлетворен. Это сейчас можно сказать, что я вот, стою точу у станка, а хочу, например, вести передачу «Угадай мелодию». Так было и есть у меня, поэтому протестовать мне было нечего, хотя в глобальном политическом смысле мне многое в этой системе не нравилось. Была какая-то норма, и многих это устраивало. И при этом была некая «заграница», Эдем такой, к которому многие представители тянулись через радиоприемники. Я тоже как-то раз потянулся, нашел вражескую волну с концертом Джимми Хендриксона. Качество звука через военный приемник с примочкой в виде комитетского глушения, это был какой дрон – и я понимаю, что это какой-то крутой драйв и начинаю паять примочки, чтоб достичь примерно такого же звучания. Спустя несколько лет я услышал этот концерт в хорошем звуке – ничего подобного. И вот эти странные, как будто через запотевшее стекло, образы возбуждали фантазию со страшной силой. И давали какой-то особый результат у людей, которые их через себя пропускали.

Это был и стимулом, и придавало потребителям статус инакости, как приобщенным к занятию которым занималась немногочисленные группы граждан. Я потратил в сумме лет двадцать на классическое образование (о чем не жалею). Получал я его неохотно, но заставляли родители-художники. Клановость такая вот грозила. И я им благодарен за это, потому что это как в кунфу – если ты мастер чего-то, то ты мастер всего. Принципы те же. Но давление классики подталкивало и на другие игрища.

Приобщение к этой запретно-поглушенной музыке не могло не сказаться и, уже завершая художественную школу, начались музыкальные опыты. Все эти ламповые «Рубины», «ЛЭмы», самодельные электрогитары. Все это уже на первых курсах института Строганова – начались сейшены по общагам. Западный репертуар ал-я Хендрикс, «Блек Саббат», «Айрон Баттерфляй». Эта информация шла уже другим каналом через детей дипломатов. Пласты и хиппи, модное поветрие которое постепенно охватывало и студенчество семидесятых. Пласты перегонялись на бобины и растекались по городу и студенческим дискотекам. Музыка на этот момент стала коммуникативным моментом и, когда появлялись новинки, какой-то хороший человек обзванивал избранных и все собирались на камерное прослушивание. А радиолюбители ковали из деталей дисторшены, другие любители строгали гитары и так постепенно полученная информация обретала живое звучание. Это был даже не досуг, а нечто большее, и шло это все в оппозиции к насильственному образованию. Как и детский дворовый хоккей.

Помню, Гаврилов Андрей, великий пианист, которого все время ставили на ворота. Не проходило и пятнадцати минут, как из подъезда вылетала бабушка. Зло. Имманентное. Которое с криками хватает малыша, он начинает реветь, а его тащат заниматься музыкой. А мы продолжаем гонять шайбу. Из тех, кто гонял, в тюрьму загремело, по достижению «посадочного возраста» в восемнадцать лет, ровно половина; половина спилась, а некоторых зарезали. Ну и единицы как-то где-то встали на ноги без этих сложностей. Типично московское проявление.

Но при этом те, кто прошел суровую школу – это люди-песня. Артисты. Ограбить квартиру, залезая на двенадцатый этаж по пожарной лестнице, пройти по ссыпающемуся тонкому бордюру до окна, залезть в форточку – это был настоящий цирковой номер, из которых потом складывались саги. От этого всего отвлекали насильственные занятия и спорт. Меня, например, занимали теннисом на «Динамо» в 61-м году, боксом, хоккеем, причем, русским хоккеем с гнутыми клюшками и плетеным мячом. Удар с замахом был крайне страшный, защита слабая… в общем, было увлекательно.