Ассы – в массы

У властей всегда было два варианта действий по отношению к неофициальным и диссидентским кругам: либо все давить максимально жестким образом, либо не давить, но контролировать. Когда они не давили, все тут же расцветало под самыми разными предлогами, особенно в студенческой среде. Был, скажем «Клуб любителей научной фантастики», на вид довольно безобидный, а на самом деле абсолютно диссидентский. В МИФИ был клуб им. Рокуэлла Кента; их изюминка состояла в том, что они занимаются прогрессивной зарубежной живописью, литературой, что это все идет в канве американской компартии и другой, успокаивающей присматривающих, мишуры. Конечно, ничего этого не было, а было увлечение всевозможной литературой и меломания. Такого рода контор, типа «Рога и копыта», которые имитировали какую-то одну деятельность, являясь на самом деле чем-то другим, было огромное количество. Повсюду были какие-то кружки, потому что была невероятная жажда информации, которая в страну просачивалась с огромным трудом. Художественные круги тоже отличались многообразием: полуофициальные, типа того, что сложился на Малой Грузинской, или совсем неофициальные, типа Лианозовской группы. В общем, куда ни ткни – везде кружки, кружочки, круги, хаотичные, нескоординированные, абсолютно разные и по идеологии, и по творческим воззрениям, но при этом они все дружили. Какой-то озлобленной фракционной борьбы не было.

Какие у меня были там приятели, в этих компаниях: с одной стороны музыкальные авангардисты, хиппари, любители электроники, с другой стороны, к этой же компании примыкали всякие стихийные буддисты, любители трансцедентальной медитации, китайской философии. С третьей стороны в этой же компании были православные диссиденты, с четвертой стороны в этой же компании тусили всякие художнички, без них было никуда.

С пятой стороны к этой же компании примыкали «фашисты», то есть Женя Головин и энное количество людей вокруг него, удивительные ребята, они сами шили себе мундиры СС и время от времени приходили в фашисткой форме на студенческие и арт-вечеринки. При том, что это явление вообще никак не сочеталось ни с хиппарями, ни с православными, ни с буддистами, все были вместе и прекрасно друг к другу относились.

И было одно единственное опасение – стукачи, их все боялись как СПИДа или герпеса. В каком-то смысле были опасны фарцовочные круги, и именно тем, что контролеры могли замести их по факту каких-то финансовых операций. Хотя мне по эстетическим соображениям эта среда не нравилась, ведь можно было жить, если не совсем без денег, то с небольшим их количеством. В любом случае, уже на рубеже восьмидесятых случилось несколько громких уголовных дел, когда вслед за подъемом полулегальной концертной деятельности власти стали закручивать гайки. В рамках дел группы «Жар-птица» или того же Новикова музыкантам вменялась спекуляция и они уголовно преследовались. По большому счету, преследовались те, кто больше всех высовывался, был активен и заметен, или те, вокруг которых образовывались тусовки. Или те, кто слетал с советской социальной резьбы и выпадал из социума. Таких бывало, что раскладывали по психбольницам, стригли и пытались привести в соответствие с советской мифологией, которая уже сильно отличалась от советских же реалий.

Здесь фигурировал и второй момент, за который могли прихватить по закону: было то, что в рамках советской мифологии отрицалось как факт, – наркомания. Которой якобы в советском союзе не было, как и секса. Наркоманские тусовки были, но это не было важно; ни для кого из всех, с кем я когда либо встречался, это не было стержнем существования. Среди моих знакомых единственным идейным наркоманом был Игорь Дегтярюк, лидер группы «Второе дыхание», эдакий московский Джимми Хендрикс, которого потом отправили в больницу, откуда он вышел коротко стриженным и вообще другим человеком, и какие-то художнички, в основном не московские, а скорее среднеазиатские, южане. Но и опять же это не было чем-то существенным. Настоящей идейной наркоманской прослойки не было, никаких советских Тимоти Лири и Кена Кизи не существовало. Кастанеда читался, но «практическое применение» обрел разве что только в девяностые.

М.Б. Ну, с другой стороны, существовал мистический экзистенциальный московский андеграунд вокруг фигуры Евгения Головина и Мамлеева, с жесточайшим и экзистенциональным бухаловом. Допивались тогда до литературно-поэтического сатори как Анатолий Зверев до гениального рисования. И эти кружки, скажем так, битнические, начали к началу восьмидесятых сближаться. Была причина, по которой происходило сближение?