Ассы – в массы

И что можно сказать, целый пласт неофициальной культуры сформировался к году эдак 78-му. Если не пласт, то точно его каркас. Творчество было сырым, мифотворческим и неофициальная культура не имела законченного характера. Но было два сформировавшихся вектора, между которыми болталось новое рок-явление, образовывая ту самую химическую реакцию… Одно из которых развивалось в ключе авторской песни, в зените которой пребывал Владимир Высоцкий, чья деятельность обрастала скандальными слухами, как и Театр на Таганке. К этому направлению примыкали другие барды, и в этой среде, отчасти близкой к городскому шансону, отчасти к фолку бурно процветал магнитиздат. Сначала это были бобины, потом кассеты. Обмен, записи и перезаписи стремительно образовали гигантскую индустрию. Это новое явление сдетонировало и для рок-культуры. Тот же Майк Науменко и Виктор Цой попали в этот оборот магнитных записей и примагнитили свою публику во многих регионах. Записи рок-музыки начала восьмидесятых значили много и связывали многие регионы СССР.

М.Б. Вот здесь, как мне кажется, и находится ключевой момент, когда рок, и до этого отдельные представители «бард-шансона» стал тем рупором «правды низов», что затронула круги, выходящие за рамки сложившейся неформальной коммуникации того периода. Субкультурная правда против мифов.

А.Т. И что касаемо бардовской темы, не смотря на подъем электронной музыки и электрогитарного драйва, для меня в истории восьмидесятых, существует минимум два человека, о которых я мог бы сказать, что благодарен судьбе за то, что она меня с ними свела. Один из них Саша Башлачев, который является для меня представителем этого направления, близкого к бардам, – но не побоюсь заявить, что для СССР того периода это было явление космическое. Да, прямо вот такое НЛО, нечто потустороннее и божественное, и это не смотря на то, что я человек не очень религиозный. Но на момент, когда наши пути пересеклись, не без помощи молодого тогда журналиста Парфенова, это было действительно какое-то неземное ретранслирование каких-то пронзительных и понятных каждому сущностей. Меня, естественно, это явление поразило; я привез его в Москву, но СашБаш, переехав в Питер, вскоре утратил эту космическую связь и ушел. Сложно сказать почему, просто вот раз – и как будто его от потустороннего отрезало. Пролетело НЛО, кто успел, тот застал… Получилось так, что незадолго до гибели он приехал вместе с подружкой из Ленинграда в Москву и зашел ко мне переночевать. Я тогда ему отказал. Сказал: «Давай, Саня, заходи как-нибудь еще» и до сих пор считаю эти слова своей чудовищной ошибкой. Возможно, это многого не изменило бы, но после этого отказа я чувствовал себя потом дискомфортно.

Другим, уже состоявшемся к этому времени направлением, был джаз. В джазовой среде конца семидесятых блистало трио Ганелин-Чекасин-Тарасов, и вокруг всего этого появился Курехин. Курехин поначалу был чисто джазовым человеком. Мы с ним познакомились в конце семидесятых годов, он тогда играл в ансамбле Анатолия Вапирова, тенора-саксофониста, который потом женился на болгарке и уехал из страны. Играли тогда многие, что называлось «новый джаз». Лидерами направления «нового джаза», естественно, было упомянутое трио, это был гениальный ансамбль глобального уровня, сейчас, по прошествии времени, это очевидно. Их можно ставить в один ряд с Колтрейном, Майлзом Дэвисом и прочими. Когда они развалились, это случилось как с Beatles, все – химия была утеряна. И вот при «королях» ГТЧ была такая свита: ансамбль Архангельского, еще какие-то латыши, эстонцы.

М.Б. Это трио сумело прошуметь в Европе еще на рубеже восьмидесятых со своей темой, одной из составляющих которой было действие, сходное по смыслу с перформансом. Я это к тому, что у Сергея был хороший пример акционизма перед глазами. Который, возможно, лег в основу его дальнейшего подхода.