Астрахань - чёрная икра

— Не знаю, что мальчик. Про мальчика он больше ничего не рассказывал. Может, и убило мальчика. Многих убило, кого Бог не защищал. А после войны мы к Волге переехали. Брат рыбачил. В Астрахани тогда хлеба не было, а чёрную икру ели, как кашу, из миски ложками. Я на неё с тех пор смотреть не могу. Мне больше привозная, а не астраханская рыба нравится. Как-то видела в магазине, рыба не местная, копчёная. Я смотрю, продавщица её ест, как на губной гармошке играет. Выпросила, продала она мне с килограмм. Управились мы с дочкой, понравилось. А кости не выбросила, собрала в тряпочку. Вскоре приехал сюда, вот в эту избу, где вы сейчас живёте, Глазков с военкоматовскими шашлык делать. Я ему кости показала, поскольку название рыбы не помнила, он мне этой рыбы ещё подарил, со склада, — и опять смех купеческой кокотки.

Сладкая, видно, женщина, раз ей Иван Андреевич копчёную рыбу со склада дарит. Придумать бы повод, пригласить бы её назад в избу, где она уборку делала. Да не поверит, не пойдёт. А если поверит, если пойдёт, то, чего доброго, ещё и нос разобьёт. Такие ведь пощёчин не дают, такие сразу кулаком в нос.

— Давно Глазкова знаете?

— Знаю… Он мне в управление предлагал переходить, курьершей. Ничего не делать. Да я не согласна.

— Почему?

— Просто так не согласна… Как-то пригласил он меня уже после смерти жены — хорошая была женщина покойница — пригласил к себе окна помыть, а после чайку попить. И как раз его сестра из Москвы приехала. Звонит, в дом заходит. Недовольная, искоса смотрит. Не пара я ему… А я никому не пара, я сама по себе.

«Сестра из Москвы — это Марина Сергеевна, — подумал я, — больше некому… Ай да братец Иван Андреевич, даром что хан, а хитёр, как Дон Жуан».

Немножко я так расшалился, развеселился и прикоснулся к Нине. Раз прикоснулся — не отодвигается. Второй раз прикоснулся потесней — руку сбросила, встала и ушла, не попрощавшись.

И вот только теперь вторично со мной заговорила по деловому поводу. Поблагодарив Нину за сообщение и не рискуя более своей мужской гордостью, я подавил в себе телесное и пошёл отдыхать. А может, и вернуться немного к себе, то есть, не в свою нынешнюю избу, а в свою немножко позабытую душу, которую неплохо бы потревожить интеллектом. Однако дойти ни к избе, ни к душе не успел. На полдороги меня остановили крики, совершенно заглушившие отвратительную танцевальную мелодию из клуба. Чаще всего в клубе ставили пластинку, на которой гнусавым женским голосом исполнялась песенка: «Подари ты мне все звёзды и луну, люби меня одну». Именно эту песенку и заглушили крики. Мне почему-то сразу подумалось, что кто-то напал в темноте на Нину, чтоб её изнасиловать. Доктор Фрейд объяснил бы, почему во мне возникла такая уверенность, но я не стану возиться с модными ныне изысканиями литературных извращенцев. Скажу лишь, что я побежал назад к клубу изо всех сил, сжимая кулаки и чувствуя головную боль от сразу повысившегося давления.

4.

«Мужское чутьё не обмануло меня» — эта мысль, словно молния, осветила полутьму, в которой бежал полуголый парень и гнавшаяся за ним толпа отдыхающих. Всё это бежало от клуба в направлении кустарника у Волги, где насильник, очевидно, намеревался скрыться. Сделав отчаянный рывок, на последнем дыхании я нанёс ему импровизированный необдуманный удар одновременно рукой и ногой, с подскоком. И тут же сам, потеряв равновесие, оказался лежащим. На меня, лежащего, навалились и ударили по голове чемоданом. Подумалось: «Значит, преступник не один. И не местный. Иначе откуда чемодан?» После этого я забылся. Первое, что помню: поднимал меня с земли Бычков. Лицо Бычкова тревожное, смотрит на меня, как на жертву аварии.

— Где Нина?! — так я крикнул, держась за гудящую голову.

— Какая Нина?

— Нина Посошкова.

— С Григорием ушла.

— Каким Григорием?

— С Григорием Нудьгой, — отвечает Бычков, удивлённый моим вопросом, — эх, жаль, того не догнали…

— Кого — того?

— Змея того…

Совсем запутываюсь. Голова как колокол. Но чемодан в руках у Бычкова. Значит, он меня ударил, тем более сам подтверждает и извиняется. Говорит, вынесло меня неожиданно, он об меня и споткнулся. А то догнал бы змея.

— С Ниной-то что? — сдавливаю свою голову, пытаюсь её сделать поменьше, чтоб не так гулко слова в ней гудели.

— Нина замуж выходит. В воскресенье на свадьбу пригласила, да мы ведь в заповеднике будем.

— За кого замуж? — это уже спрашиваю автоматически, это меня уже не интересует, тем более в голове моей нарастает какой-то встречный гул, тоненькие, серебряные скоморошьи колокольчики.

— За Григория Нудьгу, — говорит кто-то из преследователей, — за преподавателя рыбно-мореходного училища. Зарплата у него хорошая, на уровне плавсостава.

— А змей кто?

Бычков начинает объяснять, как он оказался замешанным в этот скандал. Бычков, как и я, на танцы не ходит, но пришёл проститься перед отъездом с некоторыми приятелями-танцорами. Вот откуда чемодан. Бычков отъезжает в Астрахань с последним рейсовым катером, а завтра после обеда прибывает сюда на буксире «Плюс»…