Астрахань - чёрная икра

Вот Бычков достаёт из котла и подаёт мне в алюминиевой миске (здесь алюминий технически оправдан) дымящуюся сазанью голову. Существует, оказывается, астраханское поверье: кто съест сазанью голову, тот станет астраханцем. И я ем сладкую сазанью голову, обсасывая липкие кости. Обсасываю кости и усваиваю астраханские уроки. Астраханец не скажет: рыбья голова. Скажет — башка. Не скажет: хвост рыбы. Скажет — махало. Маленькие волжские чайки, которые с восходом солнца носятся у воды, по-астрахански — мартышки. Но есть и чайка покрупней — мартын. А астраханская ворона — это карга.

Добрый человек Бычков, но астраханец. Значит, крови не боится и всё летающее и плавающее для него съедобно, кроме чаек.

— Пробовал и чаек, но слишком мясо рыбой отдаёт. А каргу запросто ел. С мясом у нас постоянно туго. Недаром астраханцы говорят: «Лучшая рыба — это говядина». Я уж и не помню, но старики говорят, раньше было мяса — целые стада. Особенно калмыцкое мясо. Красный калмыцкий рогатый скот. Киргизский скот помельче (казахов здесь почему-то киргизами зовут). Киргизский помельче, но с молочком у киргизов получше. Так было. А ныне и карге рад. Только попробуй её подстрели. Умная. Сидит на заборе, палку наставишь — сидит. Вынесешь ружьё — сперва сразу вниз, за забор, потом вверх, потом налетит целая туча, галдят. Глаза могут выклевать… Вот так обеспечиваемся… Хрущёв — кукурузник, приехал в заповедник порыбачить в своё удовольствие, стал на обрыве, махнул рукой: «Ничего, — говорит, — Астрахань на удочках проживёт». И по сей день так живём: что поймаем, что подстрелим. Только скоро лишь старые подмётки в Волге ловить будем. Когда-то братья Крестовниковы только на своём участке брали до полумиллиона штук красной рыбы, не считая отбоя, то есть смеси разных сортов.

— Крестовниковы? — переспросил я.

— Они самые. Младший брат нашему Антону Савельевичу родным дедом был.

«Так вот оно что, — подумал я, — вот кто у Ивана Андреевича в холопах».

— Вся икра их была, — говорил Бычков, — и особняки строили. Тот особняк, где управление облпотребсоюза, тоже ведь Крестовниковым принадлежал.

«Вот откуда волчий взгляд у зайца, — подумал я, — вот почему кипят в глазах невыплаканные слёзы, в то время как под носом приклеена улыбка».

Окончили мы наш разговор с Бычковым у остывшего, опорожнённого котла над погасшим костром, ёжась от ночного волжского ветра. Разумеется, состояние лунатическое, когда готов любить всё неизвестно за что, давно остыло, как этот рыбацкий котёл. Оно и не может быть долговечным. Оно съедается тревожными подробностями жизни так же, как мы съели эту опьяняющую уху. Однако вкус остался. Вкус неподвластного Оскару Уайльду волжского вечера и ещё чего-то, напоминающего те странные фантастичные времена, когда место первобытной науки, созданной для удовлетворения насущных потребностей пещерного человека, всё более и более начинали занимать сказки и мифы. И, убаюканный этими сказками, а также мягко перевариваемой ухой, я заснул спокойно, не опасаясь ни шороха кустов, ни звуков животных, ни шагов астраханского уголовника.

Утром на катерке, речном трамвае, отправился осматривать Астрахань.

Кстати, выезд мой в заповедник по каким-то причинам затянули и удалось посетить Астрахань ещё несколько раз. Поэтому даю общее впечатление от этих нескольких посещений, поскольку после первого осмотра незнакомого города всегда выносится хаос.

Астрахань — смесь стилей: южнокурортного, среднерусского и азиатского. Смесь эпох: советской и досоветской. Смесь языков и народов: маленький Вавилон Нижнего Поволжья.

Астрахань — город необычайно красивых балконов, широких, как терраса, с такими завитушками, таким искусным орнаментом, что просто стоишь и любуешься. И водосточные трубы тоже украшены орнаментом. Дома — красавцы в три-четыре этажа, купеческий модерн. И всё это окружено улицами, по-мещански прочными и уютными, с вечными плитами древних тротуаров, с доисторическим булыжником, с целой вереницей ставень, крепких, служащих сохранению хозяев уже лет семьдесят — сто, а то и более, с большими, почерневшими от времени воротами, с отполированными до блеска простенькими лавочками: два столбика и доска. А железные жалюзи! А дворы, ёмкие и уютные, где селятся не мимоходом — селятся на века!

Бóльшую часть своих астраханских прогулок я совершил по такой Астрахани, среди домиков со ставнями, по щербатым тротуарам с древними, чугунными крышками колодцев. Солнечно, жарко, пыльно, сухая листва, астраханский шелест. Трудно старой России, напряжены её мышцы от напора времени. Прохожий, глядящий с умилением на её улицы и особняки после стеклянных коробок и автомобильного гула, не сразу понимает, как ей тяжело. За старой вековой наивностью улиц кроется современное напряжение. И в центре Астрахани старая Россия уже не выдержала, уже подалась.