Астраханский край в годы революции и гражданской войны (1917–1919)

26 февраля 1919 года жители Николаевки, небольшого села в 18 км восточнее Астрахани, были поражены открывшейся перед ними картиной. Обходя мелководный ильмень, в село входила колонна Красной армии. Обмороженные, перевязанные, смертельно измотанные люди просили дать им кров и пищу. Селяне постарались помочь. Но Николаевка была маленьким селом из полутора сотен дворов. А только в первый день пришли полторы тысячи человек. Большинству из них пришлось ночевать прямо на улице, тем более что больных тифом пускать к себе в дом люди остерегались. Единственный сельский фельдшер, привлекая местных учительниц в качестве санитарок, пытался оказать красноармейцам помощь, но у него не было ни перевязочных средств, ни лекарств. На следующий день пришла другая колонна, и она была не меньше. И так шел день за днем, достигая потока до трех тысяч человек в день[1052].

Ксения Новикова, служившая в армейском штабе, описывала: «В Яндыки приехали на шести подводах, а вернее, пришли пешком от Михайловки, лошадей притащили. Вид здесь замечательный, куда ни пойди, увидишь горы павших лошадей, волов, верблюдов, которые подыхают только от голода. Людей тоже масса умирает. Вчера у нас утром на крыльце красноармеец скончался. Наверное, в бреду шел раздетый, босой и упал. Я пыталась найти себе угол где-нибудь с хозяевами, но нет ни одного дома, где не было бы больных. Теперь мы устроились шесть человек в одном доме, в котором, конечно, нет удобств. Холодно, потому что топить нечем. Поломали сараи, забор, крыши и т. д.»[1053].

Астрахань не могла жить прежней относительно размеренной жизнью. Красноармейцев нужно было размещать, больных и раненых лечить, и, конечно же, всех вновь прибывших следовало обеспечить питанием.

27 января было объявлено о неблагополучной ситуации по тифу. Началась мобилизация специалистов, имеющих медицинское образование и медицинскую практику.

На Эллинге врачебный пункт был развернут в больницу на 250 мест. Еще 350 коек для тифозных больных было открыто в Александровской больнице, которая теперь стала специализированной: людей, имеющих иные заболевания, оттуда перевели в старую больницу на Паробичевом бугре.

Под лазареты были отведены дом Шелехова на Кутуме, Епархиальное училище на Больших Исадах, Коммерческая школа, Армянская семинария, Духовное училище на Почтовой ул., Вейнеровская пл. и т. д.[1054] Больными были заполнены театры, школы, клубы, столовые и бондарные мастерские[1055]. Но тифозных были тысячи. Мест в больницах не хватало.

Началось уплотнение больниц, вызвавшее протесты. Пациенты и сотрудники 2-го лазарета писали: «между койками нет ни на йоту расстояния, по два больных лежат на одной общей койке, насекомые свободно переходят от одного больного к другому. Новые уплотнения палат заключаются в том, чтобы снять столики, стоящие через две соединенные койки, на месте последних поставить новые койки, так что получится одна общая койка, по ширине занимающая все помещение»[1056]. Часть солдат и командиров Красной армии пришлось расквартировывать по домам. Проблем добавил топливный кризис. Из Баку перестала поступать нефть, и топить круглосуточно бани, чтобы люди могли быть в чистоте, оказалось невозможно. Было прекращено движение пассажирских трамваев, закрыты кинотеатры, приостановлен отпуск бензина и мазута всем не занятым на оборонных заказах металлообрабатывающим предприятиям. Город погрузился во тьму: уличное освещение тоже отключили[1057]. Норма расходов электроэнергии в жилом секторе была ограничена 1,5 кВт-ч в месяц (!) на комнату[1058].

По требованию врачей, опасавшихся непредсказуемого расширения числа больных тифом, прекратили работать школы, клубы и Университет[1059].

Это не помогало. Эпидемия быстро стала охватывать город.

Вдобавок абсолютно не было запасов мыла. Совнархоз из имеющихся у него 800 тонн жиров, заготовленных для Центра, половину решил в Центр не направлять и использовать для производства моющих средств. Но этих объемов было недостаточно, и из 11 мыловаренных заводов остался работать только один[1060]. Из семи городских бань теперь работали только две[1061]. Перед ними с ночи выстраивались очереди. На семью выдавали в месяц – независимо от ее состава – всего 110 граммов моющих средств скверного качества. В городе появилась чесотка. В селах она просто бушевала. Цена за полкило мыла достигла 45 рублей[1062].

По некоторым оценкам, тиф охватил 60 % солдат 11-й армии и до 30 % горожан[1063].

Смертность составляла 9 %, что было ниже, чем в предыдущие годы, однако высокое число заболевших влекло за собой небывало масштабную жатву смерти[1064]. Если исходить из обнародованного числа заболеваний, количество погибших за считанный месяц астраханцев надо принять за три тысячи человек. Среди умерших оказалось и 22 врача и фельдшера, бесстрашно выполнявших данную ими клятву Гиппократа: Вероев, Елизаров, Лукин, Вайсберг, Попова, Городницкая и другие[1065]. Погиб от тифа основатель Народной картинной галереи Павел Догадин.