Астраханский край в годы революции и гражданской войны (1917–1919)

4 мая была закрыта правомусульманская газета «Сарай», а типографию, выпускавшую эсеровскую литературу, реквизировали под печать советских «Известий»[557].

В мае эсеры попробовали выпускать газету под другим названием – «Борьба за право». Успели выйти два номера. В них эсеры сообщили, что ходят слухи о приближении к Астрахани немцев (!), призвав народных комиссаров «рассказать всю правду народу». После этого эсеры обклеили город плакатами о своем отказе участвовать в первомайской демонстрации. Власти приказали плакаты сорвать, а на квартиру к Сигалову пришли красноармейцы, командир которых провел с Сигаловым небольшую дискуссию, впрочем, без всяких угроз[558].

Споря с бывшими товарищами по партии, максималист Цыпин писал: «в данный момент борьбы за экономическую власть существует насилие во всех областях жизни, как экономических, так и политических, и мы – авторы этих насилий над личностью, над словом, над печатью. Но все эти меры временные, вызванные непримиримостью классовых противоречий трудового народа и буржуазии, непримиримостью позиций левой и правой частью демократии»[559].

Нельзя, впрочем, сказать, что правые социалисты были объявлены под запретом. Применительно к упомянутой первомайской демонстрации их даже официально пригласили участвовать в шествии своими колоннами. Первыми должны были идти губернские комиссары, затем большевики и левые эсеры, после них меньшевики и правые эсеры, далее еврейские партии Поалей-Цион и Бунд, а замыкали движение профсоюзы[560].

Несмотря на бойкот со стороны правых социалистов, в демонстрации приняли участие более 3000 человек, что, учитывая добровольный характер и протяженный маршрут – от Татарского моста через крепость и Московскую улицу к вокзалу, – было довольно внушительно.

Правые продолжали выступления перед рабочими. 10 мая большое собрание состоялось на «Нобеле». Пришло до 800 человек. Перед ними выступил эсер Семенов, убедивший рабочих поддержать единство социалистических сил и созыв Учредительного собрания. Против проголосовало всего 38 человек, еще 18 воздержались.

Спустя три дня аналогичное собрание состоялось на заводе Седова[561].

Эра милосердия

Комиссар юстиции большевик Вейнмарн писал в феврале 1918 года: «Революционный трибунал ни в коем случае не может приговаривать к смертной казни кого бы то ни было, как бы ни было велико совершенное преступление»[562].

Таких же принципов придерживалась и центральная власть. ВЦИК принял декрет, запрещавший отмену оправдательных приговоров и ужесточение наказания в кассационной инстанции. Проще говоря, принятое судом мягкое решение нельзя было ужесточить.

Молодая власть излучала оптимизм и уверенность. Самым явным образом это отразилось в ее отношении с потерпевшими поражение мятежниками.

15 марта было решено освободить из мест заключения и отдать на поруки лиц, лишь подозреваемых в контрреволюционном выступлении. Выезд из города им был запрещен, хотя ясно, что проследить за соблюдением этого ограничения представлялось немыслимым.

В апреле прошли выборы местных судей. Всего было избрано 82 судьи, в том числе 20 в Астрахани, и остальные по уездам. К кандидатам предъявлялись квалификационные требования. Они должны были быть не моложе 25 лет, иметь среднее или высшее образование, или три года юридической практики. Судимые по уголовным статьям в судьи баллотироваться не могли.

Сказать, что все шло ровно и хорошо, нельзя. Многие люди, получив мандат и раздобыв к нему маузер, выполняли свои поручения так, что вышестоящее начальство брала оторопь.

Предприимчивый агент продовольственного комитета, включенный туда по предложению еврейской рабочей партии «Бунд», Зиновий Авербух ограбил целый поезд. Нет, он не присвоил деньги, а честно сдал их в кассу. Но пассажиры, следовавшие в дружелюбную Астрахань, 2 апреля 1918 года лишились целых 411 тысяч рублей. Это были большие деньги. Комиссар получал в месяц, для сравнения, примерно 400 рублей, то есть была изъята сумма, соответствующая зарплате целой тысячи губернских комиссаров.

Деньги пассажирам вернули. В прессе были опубликованы извинения. Сам Авербух, как выяснилось, страдал расстройством психики, проходил курс лечения и спустя несколько месяцев покончил с собой[563].

Но из происшествия были сделаны выводы.

7 апреля Цыпин добивается особых полномочий. Отныне все реквизиции производятся только на основании решения возглавленного им Комиссариата юстиции. Милиция сохраняет право проводить задержания и обыски без уведомления юстиции, но только в экстренных случаях и с обязательным протоколированием. Конфискация имущества допускается лишь на основании решения Исполкома. Более того, любой гражданин вправе сам арестовать производящих самовольные акты представителей советской власти и доставить их в милицию[564].

26 марта Астрахань ненадолго была объявлена на военном положении. Председателем военно-революционного комитета стал левый эсер Митенев. Еще один левый эсер – Туйбахтин – являлся председателем Астраханского мусульманского комиссариата.