Зато мыловаренная промышленность переживала кризис. Она и так была представлена в основном мелкими предприятиями, а отсутствие привозного сырья вынудило власти централизовать производство. Весной продолжали работать только два завода – быв. Рыбкина и быв. Ботэ. Они произвели соответственно 15 тонн и одну тонну мыла, что для нужд быстро разраставшегося городского населения было явно недостаточно. На предприятиях работало всего 24 сотрудника. Власти предприняли попытку восстановить стеклозавод Софийского в Татарской Башмакове. Это было единственное предприятие такого типа в губернии. Ему выдали кредит. Несмотря на помощь, к лету завод так и не открылся.
Был предпринят ряд попыток переустроить экономику губернии.
Национализированным баскунчакским солепромыслам предоставили кредит в 2,6 млн руб. на вывоз соли. У берегов озера лежали старые запасы, примерно 800 тыс. тонн, которые начали размалывать и отправлять на речную станцию во Владимировку. Число работников здесь тоже сократилось, что привело к утроению зарплаты оставшихся. В общей сложности Баскунчак давал работу 3000 грузчиков и 150 служащим, включая мельников и машинистов.
Сложнее обстояло дело с деревопереработкой, без которой невозможна была работа ни бондарных, ни судоремонтных мастерских. Поставки леса из Центральной России почти прекратились, а имеющихся запасов могло хватить только до середины осени. Работники требовали повышения зарплаты.
Нельзя сказать, что зарплата не росла. За полгода она увеличилась примерно на треть[590]:
Для сравнения, зарплата краевого комиссара составляла 500 рублей на протяжении первого полугодия 1918 года и была повышена в июле до 800 рублей. То есть зарплата рабочих и руководителей края была вполне сравнима, и заработки росли. Однако цены росли еще быстрее, и денег у людей не хватало.
Кроме того, ряд профсоюзов откровенно злоупотреблял своим влиянием. В июне профсоюз металлистов постановил поднять заработок на 50 %. Отвечавший за городские предприятия левый эсер Шечков объяснил, что в результате механик будет получать 1260 руб., а инженер 900 руб. В итоге горсовнархоз заблокировал решение[591].
Но пресечь все перекосы было невозможно. Среди ловцов заработок достиг 100 рублей, на холодильном заводе – 150 рублей в день[592]!
В августе о намерении бастовать заявил профсоюз конопатчиков. Действия конопатчиков нравились не всем рабочим активистам[593]. Конопатчики занимались приписками. Они занижали нормы выработки в два-три раза и за счет этого выписывали себе большие премии[594].
Лидер Союза Союзов 30-летний Павел Унгер вынес вопрос на конфликтную комиссию и предложил установить межотраслевые ставки, чтобы избежать перекосов в зарплате по одинаковым профессиям в разных отраслях. Его предложение прошло незначительным большинством (28 против 25).
Пока шли споры вокруг конопатчиков, решение в 2,5 раза поднять зарплату принял профсоюз грузчиков[595].
Наконец, пекари избрали председателем фабзавкома пьяницу, устанавливали себе без всякой нужды сверхурочные работы для повышения зарплаты, уносили домой хлеб и муку и на четверть сократили нормы выработки. Уставший с этим бороться начальник городского комиссариата продовольствия Михаил Непряхин в очередной раз подал в отставку[596]. Это предупреждение сработало, и пекари по требованию объединенного профсоюза были вынуждены пойти на уступки.
Продовольственная проблема
Астрахань – рыбный край, но зимой уловы не могли прокормить миллионное население губернии. Хлеб поступал с перебоями, и с 30 января нормы его выдачи были сокращены до символических 1/2 фунта (примерно 220 граммов), которые старались выдавать равными долями белым и черным хлебом[597]. Вместо хлеба можно было взять десяток яиц[598].
Проблемы усиливались еще и тем, что прибывало городское население. Проку от беженцев из северных городов и охваченного войной Дона не было. Профессиональными качествами ловцов они не обладали, но, естественно, претендовали на довольствие.
Совнаркому приходилось импровизировать.
Первым делом были решено отпугнуть от Астрахани жителей других губерний, собиравшихся бежать на юг в поисках еды. Уже 15 марта на заседании советского правительства было решено «телеграфировать всем Советам Российских республик о безработице и отсутствии хлеба в Астрахани, дабы этим предотвратить наплыв рабочей массы»[599]. Безработных было решено бесплатно отправлять по железной дороге в северные губернии[600].
Астраханские власти не возражали против свободы торговли, если, конечно, дело не затрагивало интересы региона. Поэтому, разумеется, еще 7 апреля был запрещен вывоз хлеба за пределы губернии.
Развивались торговые связи с другими губерниями, приобретавшие самые неожиданные формы.
Был, например, заключен договор с далеким Архангельском о своеобразном бартере: обмене шхуны «Бр. Редькины» на шаланду и баржу в Астрахани[601].