Астрея. Имперский символизм в XVI веке

Схожесть названий учреждения Уэля и секты вовсе не обязательно имела какое-то фамилистское значение. Приют Уэля являл собой христианское дело милосердия, чьим главным символом был самый ортодоксальный и контр реформационный тип добродетели благотворительности. Тем не менее в рисунках процессий есть некоторые черты, которые могут указывать на влияние фамилизма. Одна из них это уже отмечавшийся ранее акцент на предполагаемом изучении в школе Уэля древнееврейского, греческого и других языков. Эта лингвистическая сторона учебной программы была явно лишь проектом, а не чем-то существующим в реальности. Тем не менее она указывает на то, что Уэль придавал определённое значение изучению библейского иврита, которое с учётом существовавших в тот момент споров за и против «гебраистических» влияний в религиозных движениях, могло определённым образом характеризовать Дом христианской благотворительности. К этому намёку можно также добавить и фигуру иудейского священника, появляющуюся на рисунках процессии K.P. 8 и 14. Тип этого служителя схож с Аароном из Библии Полиглотты и с тем, который можно увидеть в книге Бенито Монтано «Humanae salitis monumenta» (изданной Плантеном в Антверпене в 1571 г.). Некоторые из библейских сцен на рисунках K.P. 7–9 (Илл. 26–28) напоминают иллюстрации из этого сочинения фамилистского автора. А в комментарии Монтано о пророке Ионе, призывавшем к покаянию царя Ниневии, содержится пространная аллегория, которую очень интересно читать, глядя на последнюю сцену процессии короля[633], где Иона призывает к покаянию французского монарха (Илл. 34, K.P. 22). Другие, обладая более полным знанием фамилистских средств выражения, могут увидеть в рисунках процессий ещё больше скрытых значений. Тонкое и иносказательное использование в них аллегорий добавляет новое измерение в стереотипы контрреформационной пропаганды.

Все эти предположения обречены оставаться в форме вопросов и загадок. В отношении тайных обществ и сект всегда очень трудно прийти к точным, проверенным выводам. Фигуры благотворителей в королевской процессии (Илл. 28–29, K.P. 10–12) и тот акцент на бескорыстной помощи больным беднякам, который делал Уэль в своей работе, наводит на мысль о ещё одной, более поздней, загадке, а именно о розенкрейцерских манифестах, опубликованных в Германии в 1614 и 1615 гг., где подчёркивалось правило ордена Розы и креста заниматься лечением больных и только на безвозмездной основе[634]. Возможно ли, что Дом христианской благотворительности Уэля являл собой некое фамилистское предвосхищение розенкрейцерства? Такие вопросы никогда не найдут своего ответа, но их постановка поможет привлечь внимание учёных, занимающихся этими проблемами, к фигуре Николя Уэля и рисункам королевских процессий.

Нет ничего исторически невероятного в том, что в этот последний период французского XVI века неприятие цивилизованными людьми постоянно возобновляющихся абсурдных религиозных войн и ужас христиан перед чудовищной тиранией, обрушенной на Нидерланды во имя католической Контрреформации (ужас, который глубоко ощущал печатник-мистик Плантен), могли способствовать бегству людей в тайные практики. Превращение плеядиста в фамилиста могло быть вполне ожидаемым феноменом в те дни, даже если тому и не было документальных свидетельств. В попытке противостоять угрожающему окружению Католической лиги французская монархия двигалась в сторону сближения с имперской девой Англии. Центром важной «политической» группы мыслителей был брат Генриха III Франсуа Анжуйский, искавший руки Елизаветы Английской и некоторое время правивший в южных Нидерландах, где предпринимались попытки установить режим религиозной терпимости. Исследователь фамилизма во Франции Уоллес Кирсоп писал:

И хотя свидетельств не так много, они не противоречат той точке зрения, что интеллектуальный климат французского двора и особенно близких короля не мог быть враждебен фамилистскому уходу от религиозных войн в духовность, даже в мистицизм, в значительной степени безразличный к внешним формам[635].

И, следовательно, вполне вероятно, что рассмотренный сквозь призму тайного фамилистского учения Дом христианской благотворительности Уэля мог воплощать собой финальное мироощущение двора Валуа перед его исчезновением, последнюю попытку предотвратить катастрофу.

Рыцари Святого духа и рыцари Подвязки. Посольство ордена Подвязки в Париже в феврале 1585 г.