Астрея. Имперский символизм в XVI веке

Когда корабль, шедший под парижским флагом
(Париж и Франция – синонимы, неужто есть сомненья?),
Пленён ветрáми и волнáми был в морских архипелагах
Подобно судну, что врасплох застигло на море волненье,
Король и герцог, словно духов Диоскуров дружная семья,
Сыны и братья тех небес, в руках которых судьбы мира,
На море безмятежном разом показали силу,
Корабль от опасности спасли они тогда).

Прочитанное в отрыве от контекста, лишь как одно из многих литературных творений ренессансного поэта, это произведение теряет свою яркость и значение, свою тесную связь с эпохой. Ведь изначально оно предназначалось для тех толп зрителей, что разглядывали декорации въезда Карла IX, возбуждённо ища на них обнадёживающие приметы времени. Они читали его начертанным на табличке в центре арки Кастора и Поллукса.

Имперская тема во въезде королевы

По окончании торжеств в честь въезда короля никому и в голову не могло прийти, что вскоре за ним последует и въезд королевы, поскольку все считали, что она беременна, и церемония перенесётся на следующий год. Такие слухи циркулировали вплоть до 11 марта, когда королева-мать уведомила городские власти, что въезд новой королевы состоится 29 числа того же месяца. Эти новости вызвали всеобщий переполох. Разборка декораций, сооружённых для короля, была остановлена и началась их неистовая перестановка и переделка. Согласно инструкциям Екатерины, ничто не должно было выглядеть так же, как при въезде короля. Город, насколько возможно, выполнил поставленную задачу, хотя власти и жаловались, что, ввиду спешки, их проекты не были реализованы так, как того хотелось бы[463].

Наиболее существенные изменения коснулись арки Франкуса и Фарамонда. Их фигуры заменили на Пипина и Карла Великого. Буке объясняет, что Шарлемань через Хлодвига был потомком Фарамонда и что его империя включала в себя как Францию, так и Германию. Нынешний союз Карла и Елизаветы является предвестием восстановления вселенской империи, которая подчинит даже Азию и флаг которой будет развеваться по всему миру. Расширение имперской темы стало отличительной чертой церемонии въезда королевы. Все изменения программы въезда короля происходили именно в этом направлении. Кастор и Поллукс были заменены Европой и быком. Это должно было указывать на то, как, по аналогии с похищением Юпитером Европы, рождённый от объединившего континент брака дофин похитит Азию и весь остальной мир и станет вселенским монархом[464].

Расширение символизма французской монархии до самых обширных имперских притязаний несомненно связано с тем, что французский король женился на дочери императора. И всё же имперский символизм этого въезда с его акцентом на движении империи на восток указывает на влияние Гийома Постеля, в чьих фантазиях о предназначении французской монархии делался упор на экспансию именно в восточном направлении. К влиянию Постеля на окружавшую Карла IX пропаганду мы ещё вернёмся позднее.

Имперский герб

Для въезда короля возле площади Шатле установили искусно нарисованную перспективу. Глядя на неё было трудно поверить в то, что это не настоящий древний Рим с его колоннадами из серого мрамора, а лишь platte painture[465].

За нарисованными мраморными колоннами открывалась продолжавшая перспективу улица. На переднем плане картина была также оформлена двумя парами колонн. Левую пару украшал девиз Pietate et Justitia, правую – Felicitas et Abundantia[466]. Это была явная аллюзия на герб короля, изменённый под герб Карла V. Переплетённые столбы королевского герба были выпрямлены, чтобы как можно более походить на знаменитую эмблему деда невесты. Слова Felicitas и Abundantia возвещают о счастье и достатке, которые должны прийти с наступлением новой эры империи.

Перспектива придавала улицам Парижа классический древнеримский вид, создавая нужный фон для проезда Карла IX в качестве нового Августа по своей Новой Трое.