Астрея. Имперский символизм в XVI веке

5 апреля город выплатил вознаграждение Жану Дора за идеи и стихи, придуманные им ко въезду королевы, «а также за перевод и аллегории, которые он сделал из истории о Тифре, придуманной им в 24 картинах для фриза в зале Епископского дворца»[481]^[482]. Тифр – это Тифоей или Тифон, гигант, один из центральных персонажей поэмы Нонна Панополитанского. Таким образом, Дора, очевидно, является создателем программы для этих картин, основанной на эпическом сочинении греческого автора.

Нонн был александрийским поэтом, жившим в V в. н.э^{4 82}., автором очень объёмной поэмы «Деяния Диониса», рассказывающей историю Бахуса. В период создания этого произведения ещё была жива Александрийская библиотека, и Нонн имел доступ ко многим ныне утраченным трудам греческих авторов. Нет ничего удивительного в том, что эта путанная, но богатая поэма, насыщенная астрологией и оккультизмом окружавшей её среды, имела такую притягательность для Дора, чья греческая учёность была пропитана александрийским духом.

В XV в. рукопись «Деяний Диониса» попала из Византии в Италию и осела в библиотеке Медичи во Флоренции. Но текст её так никогда и не был издан в этой стране. Он оставался неопубликованным вплоть до 1569 г., когда Плантен издал в Антверпене купленный Янушем Жамбоки в Италии список. Таким образом, Дора создал свою программу на основе малоизвестного греческого сочинения, editio princeps которого вышло практически накануне. И, как следствие, Буке услужливо сообщает нам, что картины в Епископском дворце представляют историю, «доселе не выпущенную в свет» (non auparavant veue ne mise en lumière). Жамбоки был историографом императора Максимилиана II, в честь дочери которого, Елизаветы Австрийской, устраивался банкет. И выбор произведения для цикла картин мог быть непрямым комплиментом научным вкусам отца невесты. Однако Дора заинтересовался поэмой ещё до выхода её первого издания. Он знал о латинском переводе этого сочинения, над которым работал его друг Карл Утенховиус, видный учёный из круга Жамбоки[483].

Была и ещё одна причина, по которой эта новообретённая поэма могла казаться столь подходящей аллегорией для новых надежд на религиозный мир. Начало поэмы посвящено предку Бахуса Кадму. Кадм являл собой один из величайших примеров музыканта во всех его аспектах – практическом, философском, мистическом. Он был «спасителем гармонии мира». В длинном пассаже о его искусстве Нонн описывает, как Кадм открыл секреты языка и научил им греков.

Кадм с подношеньем идёт, порожденьем мудрости с речью,
Ибо придумал нечто, годное для разуменья –
Там и гласный звук и согласный ладят друг с другом
В нарисованных знаках – безмолвные, но не немые![484]

Втайне он песнопенье творил сокровенное гласом…[485]

Говоря вкратце, нонновский Кадм – это герой, который полностью понимал «музыку древних». Именно действием своей музыки он победил великана. Его история напрямую связана с историей другого музыкального героя – Амфиона, который с помощью музыки возвёл стены в Фивах.

Кадм взял себе в жёны Гармонию, и в программе Дора этот брак означает, конечно, брак Карла IX и Елизаветы Австрийской. Так вся эта тема оказывается связанной с Карлом как покровителем Академии, основанной для возрождения музыки древних и её эффектов. Её усилия теперь освящены и поддержаны браком Кадма-Карла и Елизаветы-Гармонии.

И хотя мы не можем увидеть картины в Епископском дворце, реконструировать в общих чертах их сюжеты нам вполне под силу. Буке цитирует двадцать четыре сочинённых Дора латинских двустишия, которые были начертаны на картинах в качестве их названий[486]. Мы также можем определить отрывки из поэмы Нонна, к которым относятся эти строфы. И хотя нельзя быть абсолютно точно уверенным относительно того, что было изображено на полотнах, подписи Дора дают нам достаточно информации, чтобы по контурам восстановить сюжет всей серии.

Двустишия к девятнадцати картинам на стенах Епископского дворца вкратце раскрывают следующую историю.