Атай-гул

Капитаном, матросом и всей корабельной командой катера – был шестидесятилетний коренастый русский мужик, с лохматой рыжей бородой – Афанасий Поликарпович Лыков. Родом капитан был из осевших здесь казаков, и с шестнадцатилетнего возраста бороздил Арал и знал его как свои пять пальцев.

– Как звать? – спросил он и протянул огромную ладонь

– Лёша. Алексей.

– Поликарпыч! – Афанасий Поликарпович! Представился капитан.

– А этот глухой што ли?

– Француз, газетчик из Парижа, его Анри звать, – ответил Лёша. – По-русски плохо понимает.

– Понимает! С сильным акцентом ответил журналист. – Анри Топа, – представился он.

– Поднимайтесь на борт, хлопцы! – Погода благодать, до Плетнева быстро дойдём.

Поликарпыч отвязал швартовы, запустил двигатель. Выпустив вверх струю чёрного дыма малооборотистый дизель пару раз чихнул и уверенно басовито забормотал.

Каюты на катере не было, путники устроились на широком диване прямо в рубке. Капитан включил передачу и закрутил небольшим штурвалом. Волн не было только лёгкая рябь. Катер ринулся в свою стихию, словно пёс с поводка, разрезая форштевнем зелёную солёную воду.

Поликарпыч достал расшитый восточным орнаментом кисет, смачно лизнул белую ровно отрезанную бумагу, проворно скрутил цигарку и задымил крепким самосадом.

– Чего хлопцы, то жа копать едете? – спросил он.

– Да ну их, учёных этих, – поморщившись, сказал Лёша, вспомнив могильные кости. – Откапывают дрянь всякую. – Математика – вот наука, физика – наука, электротехника, а это копание ерунда какая-та. Я вообще электрик, а меня курьером послали. – А Анри у нас газетчик, статьи про наши раскопки писать будет.

– Электрик! – Да тебя мне бог послал! Удружи, носовой прожектор погас, в рубке и трюме то же света нет.

– Попробую.

Лёша спустился в машинное отделение, повесил сумку на крюк и занялся проводкой. В машинном отделении было темно и жарко. Пахло соляркой и машинным маслом. Света, проникавшего через приоткрытые люки, было мало. Вскоре глаза привыкли к этому сумраку, Лёша нашёл отвёртку и соорудил примитивную прозвонку из лампочки. Он прозвонил всю нехитрую плеть проводов, нашёл три обрыва и заменил предохранитель. Он возился полтора часа. Рубашка промокла насквозь, пальцы ныли от жёстких проводов, которые пришлось скручивать руками. Мамин выбрался на палубу, почти ничего не видя, от яркого солнца, он, щурясь на ощупь, добрался до рубки и уселся на диван.

Француз, надвинув шляпу на глаза, мирно посапывал. Поликарпыч подправлял штурвал и напивал старую казачью заунывную песню.

– Пробуй, – сказал Мамин.

– Долго ты возился, я уж думал, ты там заснул.

Поликарпыч стал щелкать тумблерами и нажимать кнопки. От шума проснулся Анри.

– Фонарь работает! – Подсветка! – Реле! – радостно кричал Поликарпыч. – Ну, Лёшка! Ну, кудесник! Удружил! Век не забуду!

На море поднимался встречный ветерок, загуляли небольшие волны. Солнце нещадно палило.

Лёша посмотрел на скучающего француза, на бескрайнее море и сказал.

– А хорошо бы нам, Афанасий Поликарпыч, вина попить?!

Поликарпыч захохотал.

– Держи штурвал.

Лёша встал на мостик и положил руки на ручки.

– Правь по волне, чтоб не качало, – сказал капитан и нырнул в трюм.

Катер шёл по курсу, а когда он начинал уклоняться, Лёша небольшим движением штурвала ставил его обратно на курс. Теперь капитаном был Лёша. Стоя на мостике, он чувствовал каждое движение судна, лёгкую дрожь двигателя, каждый удар волны, еле заметным качком передавался через штурвал.

Наконец появился Поликарпыч, с двумя бутылками и протянул вино Мамину.

Лёша нехотя передал штурвал Афанасию.

–Холодные какие!

– У меня в трюме туша говяжья, льдом засыпана ну и вино сверху поставил. – Вино царское ещё! Игристое! Четыре мили на запад от Муйнака барк затонул ещё до революции. Я год назад на него наткнулся случайно, чуть борт не пробил. Вот два ящика нарыбачил.

Лёша открутил потемневшую проволоку, раскачал пробковую пробку и с лёгким хлопком открыл бутылку.

Увидев бутылку, француз оживился. Поликарпыч выдал мятую алюминиевую кружку. Лёша налил корреспонденту в кружку, а сам вышел на палубу, встал на носу, облокотился на ограждения и глотнул прямо из бутылки.

Холодное розовое газированное вино в меру кислое и в меру сладкое прекрасно освежало. Встречный ветер ерошил непослушные волосы. Внизу под килем пенились разрезанные волны. Впереди до самого горизонта расстилалась нескончаемая зелёно-голубая равнина, освещаемая жарким азиатским солнцем.