Атаман Устя

Орликъ изрдка косился на тло сурово и досадливо… Лежащій на дн лодки юноша, будто щурясь отъ солнца, глядлъ мутнымъ взоромъ своихъ мертвыхъ глазъ прямо на него.

— Зачмъ ты про островъ надумалъ, атаманъ? спросилъ наконецъ Орликъ.

— Чтобы тутъ былъ… Чтобы не отрыла команда… другая и не увезла въ городъ. Чтобъ никто не зналъ… Этимъ двумъ надо будетъ тоже строго указать. Лысый не скажетъ. А вотъ Блоусъ.

— Заставлю молчать, коли пообщаюсь застрлить, выговорилъ Орликъ.

— Я на тебя и полагалась… Ты общалъ все исполнять… Побожися, Орликъ, что его не увезутъ съ острова въ городъ.

— Вотъ теб Господь. Не мудрено вдь. Мы не разболтаемъ. А этихъ двухъ — говорю — не боюсь. Лысый — малый добрый, а Блоусъ не посметъ. Только вдь намъ, Устя, надо скорй уходить. Самъ ты сказываешь про команду. Когда мы тронемся? Завтра бы надо… За Волгу, на Узеня, въ скиты. Такъ вдь. А?

— Ладно. Вы завтра… а я сегодня…

Орликъ удивился и переспросилъ, но Устя, снова глубоко задумавшись, не отвтила. Онъ смолкъ тоже и подумалъ: «Посл. Успется. Захочетъ спшить, я всхъ сегодня подыму».

Наконецъ, лодки приблизились къ большому острову, гд недавно еще бились разбойники съ бляной. Устя вышла на берегъ и пошла озираясь… Шагахъ въ сотн отъ берега росла большая развсистая ракита… Устя остановилась и обернулась…

Орликъ съ остальными уже несъ тло на холст.

— Вотъ здсь! вымолвила Устя тихо, показавъ на землю подъ ракитой. И вдругъ она подняла голову и оглянула чистое голубое небо и восходящее солнце…

И двушка вздохнула легко, спокойно, свободно… будто какую тяжесть роняя съ души.

Она отошла и сла опять около тла, положеннаго на трав. Живо принялись молодцы за работу и быстро высокая куча песку наворотилась около продольной ямы. Блоусъ и Лысый уже скоро стояли по поясъ въ вырытой могил… Орликъ отбрасывалъ и придерживалъ лопатой землю, которая снова ссыпалась съ кучи назадъ въ яму.

— Ну… вымолвилъ онъ, наконецъ, взглянувъ на двушку. Онъ хотлъ сказать: «готово», но слово это не вымолвилось.

Двушка задумчиво глянула на копающихъ, очнулась будто отъ сна и вопросительно смотрла.

— Буде! Довольно! сказалъ Орликъ.

— Нтъ… еще… тихо отозвалась она. — Бываетъ, что здсь половодьемъ заливаетъ, да надо тоже и…

Она хотла сказать «шире», но смолкла.

— Ну копай, ребята, — чтобы выше головы была, приказалъ Орликъ.

— Песокъ! Не тяжко копать-то! охотливо отозвался Лысый, снова усердно запуская лопату, но однако съ кряхтньемъ отъ раны выкидывая землю наверхъ.

Скоро яма была и больше, и глубже… Одна голова Блоуса торчала изъ земли, а Лысаго было и не видно.

— Ну, вотъ… вымолвила она подходя… Вылзайте. Спасибо вамъ.

Когда оба мужика вылзли, Устя поглядла въ яму, потомъ снова также подняла голову и оглянула все ясное небо…

Затмъ она бросила холстъ въ яму, потомъ нагнулась, присла и, упершись руками за край, легко соскользнула на дно.

— Что ты! удивился Орликъ.

— Я его приму и уложу.

— Дозволь я самъ. Гд-жь теб. Помилуй. Тяжело…

— Нтъ, нтъ… Не перечь, Орликъ. Помни, общалъ… Подавай тише. Я смогу принять одна.

Вс трое подняли тло и, держа подъ плечи, стали медленно спускать въ яму…

Двушка приняла мертвеца въ объятія и лицо ея ожило и озарилось на мгновенье. Странное, восторженное выраженіе этого блднаго лица поразило Орлика. Она радовалась, какъ еслибъ ей возвращали его вновь живого и невредимаго. Съ трудомъ, напрягая вс силы, двушка осторожно приняла это тло съ висящими руками, съ поникнутой на грудь головой и заботливо уложила его на холст. Затмъ она долго глядла на него, наконецъ, выпрямилась и начала креститься. Блоусъ и Лысый невольно поснимали шапки и стали тоже креститься… Орликъ вздохнулъ, но шапки не снялъ.

— Блоусъ и ты, Иванъ… заговорила двушка кротко, — вы не разбойники и не душегубы… Общайте не сказывать никому, что здсь могила. Пусть никому невдомо будетъ.

— Что-жь? Зачмъ? съ чувствомъ отозвались оба заразъ.

— Ну, вотъ спасибо… Помилуй Господи и меня… Ну, закапывай!..

Она шевельнулась, доставая что-то изъ рубахи, потомъ взмахнула рукой и что-то ярко блеснуло. Ахнувъ тихонько, она осунулась и упала на тло…

Орликъ дико закричалъ, хотлъ броситься въ яму, но ноги его сразу подкосились отъ оцпеннія ужаса, и онъ, хватая себя за голову, упалъ на землю.

Лысый спрыгнулъ тотчасъ, сталъ поднимать двушку, бормоча съ перепуга и захлебываясь…

Она ударила себя въ сердце мтко и крпко. Острый кинжалъ по самую рукоять вонзился въ грудь.

«Промаху не дамъ»! страстно общала она ему еще ночью, когда рыдала надъ милымъ въ поселк.

Лысый тихо и бережно положилъ двушку рядомъ съ капраломъ и, поглядвъ на обоихъ, вдругъ заплакалъ, причитая:

— Господь прости… Царство небесное!

Блоусъ глянулъ въ могилу, потомъ на Орлика, который валялся на земл рыдая, и молвилъ вздохнувъ:

— Вонъ она… разбойная-то жизнь… бездушная!

Уже только вечеромъ Орликъ самъ и одинъ закопалъ могилу и провелъ около нея всю ночь…

XXIV

Въ начал зимы, по первому пути, много дворянъ съзжалось въ Саратовъ ради любопытнаго случая.