Атаманщина

Конечно, что-то Сундуй-гун наверняка присочинил в свою пользу. Вряд ли, например, так уж он распинался перед связанным бароном насчет необходимости восстанавливать дружбу русского и монгольского народов. Но вот насчет того, что именно стремление вернуться домой побудило монголов арестовать Унгерна, он наверняка не соврал. Монголы без всякой охоты воевали за пределами своей территории, тем более, не против ненавистных китайцев-гаминов, а против русских, с которыми прежде всегда жили в дружбе и которые никакого зла монголам еще не успели сделать. О зверствах «красных русских» им было пока что известно только понаслышке, а в том, что творили «белые русские» барона Унгерна, они наглядно убедились в Урге, да и в других городах. Так что идти в Россию их можно было заставить только путем угроз и репрессий. А также посулами богатой добычи. Но поход Унгерна в Россию обернулся явной неудачей, а оставаться на стороне проигравшего монголам никак не хотелось. Князь Сундуй-гун, разумеется, к «красным монголам», равно как и к «красным русским», больших симпатий не питал. Но не считаться с тем, кто оказался победителем, он никак не мог. Версии насчет того, что Сундуй-гун и его люди везли связанного Унгерна, чтобы сдать его мятежным полкам Азиатской дивизии, отступавшим к маньчжурской границе (ее выдвигали как некоторые современники событий, так и позднейшие исследователи), не выдерживает критики. Что было делать монголам в Маньчжурии, среди враждебно настроенных китайцев? Что стоила бы их жизнь там? Русских белогвардейцев, также причастных к разгрому китайского экспедиционного корпуса в Монголии, по крайней мере, защищал в Маньчжурии высокий статус европейцев. И, что характерно, никто из соратников Унгерна, оказавшихся в Маньчжурии, не был казнен китайскими властями, и лишь немногие, наиболее одиозные, вроде полковника Сипайлова, оказались в тюрьме. Кроме того, в полосе отчуждения КВЖД существовала многочисленная русская колония, пользовавшаяся правами экстерриториальности и располагавшая кое-какой вооруженной силой. Ссориться с ней властям Монголии было совсем не с руки. За монголов же в Китае заступаться было некому.

И конечно же монгольский отряд вез барона для того, чтобы сдать его не его изменившим соратникам, а отряду красных преследователей. Здесь Сундуй-гун сказал чистую правду. В данном случае он действовал по старому доброму принципу, примененному еще соратниками Пугачева: выкупить свою шею головой атамана. Но прежде надо было установить контакт с отрядом Щетинкина, предупредить, что монгольский отряд идет к ним не просто с добрыми намерениями, но еще и с ценным презентом в виде живого Унгерна. Вряд ли Сундуй-гун выдумал такие живые и достоверные подробности, как эпизод с эвенком Гомбожавом, знавшим русский язык и посланным к красным, которого советские часовые пообещали пристрелить на месте, если он соврет и заведет красный отряд в засаду.

Другое дело – донесение Щетинкина. Бывшему штабс-капитану и крестьянскому вожаку было выгодно приписать честь захвата «даурского барона» всецело бойцам своего отряда. Поэтому он и написал в донесении, будто его разведка лихим налетом захватила отряд Сундуй-гуна и обезоружила его, а заодно захватила и связанного Унгерна. Но тогда, спрашивается, почему все монголы вдруг сразу сдали оружие, причем никто из них не только не оказал сопротивления, но даже и не пытался убежать? Скорее всего, будто бы захваченный в плен щетинкинцами унтер-офицер бурят и был в действительности эвенком Гомбожавом, посланным Сундуй-гуном предупредить красных, что монголы везут им связанного барона. Поскольку Гомбожав говорил по-русски, разведчики приняли его за бурята, не очень вдаваясь в тонкости различий между двумя народами.

Вот насчет конкретных обстоятельств, при которых был связан Унгерн, монгольский князь мог что-то и присочинить. Хотя при этом присутствовали монгольские воины, многие из которых, очевидно, были еще живы в конце 20-х, когда Сундуй-гун писал свое письмо, пытаясь добиться льгот, положенных красным партизанам, и легко могли бы опровергнуть утверждения князя.