Ататюрк. Особое предназначение

Выше мы привели всего несколько цитат Кемаля, но и из них понятно, что философия Кемаля являла собой самую настоящую экзистенциальную философию.

Но разве этого мало?

И кто будет отрицать то, что все высказанные Кемалем мысли и идеи именно тем и ценны, что их высказывал проживший сложную и интересную жизнь человек.

Человек, который вершил судьбы целой страны и связанного с ней важного региона мира.

Человек, который имел право делиться своими мыслями с другими.

Ибо человек, способный заплакать при виде сироты и по музыке судить об изменениях в обществе, знал и понимал многое.

И большая игра на политическом поле здесь не в счет, поскольку руководить страной в столь сложное время человеку с сознанием Алеши Карамазова, просто невозможно.

Как это ни печально, но построить новое государство без единой слезинки ребенка невозможно.

Отделив церковь от государства, Кемаль готовился к своему последнему сражению, которому он придавал не меньшее значение, чем победам на полях войны.

— Наша программа просвещения, — говорил он, — ставит своей первой целью обучить абсолютно всех крестьян чтению и письму, познакомить их с основами географии, истории, религии и этики, достаточными для того, чтобы иметь общее представление о своей стране, народе и об остальном мире, научить их, наконец, четырем действиям арифметики. Достижение этой цели будет важным этапом в развитии у нас просвещения…

И задача перед ним, надо признать, была архисложной, ибо ему предстяло осуществить культурную революцию.

Более того, ему предстояло осуществить ее в стране, где умели читать и писать единицы, где не хватало учителей, а дорогу к грамотности преграждала арабская вязь.

С нее Кемаль решил начать, и 20 мая 1928 года Национальное собрание приняло решение о латинизации турецкого алфавита.

Через месяц состоялось первое заседание Комиссии по реформе турецкого языка.

— Великая турецкая нация, — считал Кемаль, — сможет быстро и с наименьшей затратой труда вырваться из мрака невежества только в том случае, когда его прекрасный и благородный язык получит алфавит на латинской основе…

Вопрос о реформе языка был предметом обсуждения уже нескольких поколений.

Османская элита говорила на тяжелом языке — смеси турецкого с элементами арабского и персидского языков и использовала арабский алфавит.

Арабский алфавит был слишком сложным для большей части населения, и турецкий народ не использовал османский язык, ограничиваясь «скудным языком пастухов», как его называло правительство.

Таким образом, реформа языка давно назрела и была обязательным этапом.

— Мы, говорил Кемаль еще во время войны за Независимость, — должны «приблизить» наш язык к западноевропейским языкам. И начнем мы нашу работу с армии и медицинских училищ…

Этот вопрос поднимался еще на конгрессе в Измире в 1923 году, но председательствующий на нем Кязым Карабекир отклонил его.

Исмет тоже неодобрительно относился к реформе.

Он хорошо помнил о безуспешной попытке Энвера в 1914 году рационализировать арабский алфавит и боялся такого же провала.

Через несколько недель после принятия решения Кемаль расспросил Фалиха Рыфкы о работе Комиссии по языку, в которой тот принимал участие:

— Какой срок, по вашему мнению, будет необходим для принятия нового написания? — спросил он.

— Одни говорят, пятнадцать лет, — ответил тот, — другие — пять, а во время этого периода оба алфавита будут сосуществовать…

Кемаль нахмурился.

Ни пятнадцать, ни даже пять лет ждать он не собирался.

Ведь была не просто замена арабской вязи на латинские буквы, а разрыв с османской эрой.

Необходимо положить конец религиозному влиянию, дать возможность людям читать и писать, сблизить образ мышления турок с Европой.

— Это нужно сделать за три месяца или не делать вообще! — заявил Кемаль.

9 августа он находился в саду Сарайбурну, расположенного у подножия императорского дворца Топкапы, где у Золотого Рога воды Босфора встречаются с Мраморным морем.

В парке играл оркестр.

Неожиданно для всех Кемаль приказал оркестру замолчать.

— Дайте мне тетрадь! — сказал он и, написав латинскими буквами несколько фраз, попросил кого-нибудь прочесть текст.

Какой-то молодой взглянулв тетрадь и пожал плечами, увидев незнакомые знаки.

— Наш юный друг удивлен, — сказал Кемаль, передавая тетрадь Фалиху Рыфкы, — так как не знает настоящий турецкий алфавит. Я попрошу прочесть текст одного из своих друзей…

Фалих без труда прочитал слова Кемаля о том, что турецкая письменность — это не арабская письменность и турецкая музыка — тоже не арабская.

— Если 80 процентов нации неграмотно, — снова заговорил Кемаль, — то это не наша ошибка, а тех, кто, не зная характера турок, загружал его голову многосложным грузом. Настало время исправить эти ошибки. И мы их исправим. Я призываю соотечественников активно участвовать в искоренении этих ошибок. В течение года, в крайнем случае, двух, всё турецкое население должно выучить новый алфавит. Своей письменностью и образом мышления наш народ покажет, что занимает свое место в цивилизованном мире…

Раздались аплодисменты.