Ататюрк. Особое предназначение

Довольный произведенным эффектом Кемаль поднялся со своего кресла со стаканом ракы в руке.

— В прошлом, — усмехнулся он, — лицемерные самозванцы имели привычку пить намного больше. Я — не самозванец, и я пью в честь моей нации!

Надо ли говорить, что все окружающие его люди последовали его примеру.

Через две недели Кемаль приехал в Текирдаг, расположенный на европейском берегу Мраморного моря.

Именно там когда-то стояла 19-я дивизия, которой командовал Кемаль в начале битвы за Дарданеллы.

Все чиновники приглашены на курсы нового алфавита, и губернатор должен написать слова «жандарм» и «абрикос».

Самым способным оказался молодой служащий, доставивший большую радость Кемалю.

— Вы увидите, — воскликнул он, — наш народ будет читать и писать гораздо раньше, чем мы думаем!

Через полтора часа Кемаль покинул чиновников и смешался с толпой на улице.

Увидев шедшего ему навстречу имама, он спросил:

— Ходжа, знаете ли вы новый алфавит?

— Нет, — покачал тот головой, — мой паша, я пока еще не выучил его…

Кемаль протянул имаму бумагу и попросил его написать молитву старым алфавитом.

Когда имам закончил, Кемаль переписал молитву латинским шрифтом.

— Постарайтесь быстро выучить новые буквы и призывайте всех это делать, — сказал он имаму. — В следующий раз вы должны будете это знать…

Имам вздохнул, но ничего не сказал.

Вернувшись в Стамбул, Кемаль выступал на многочисленных конференциях в залах Долмабахче для депутатов, государственных служащих и университетских преподавателей.

С присущей ему настойчивостью и резкостью он напоминал слушателям о том, что они должны активно и не жалея сил включиться в эту новую битву.

Его призыв был услышан, и университет Стамбула, где было немало сторонников арабской письменности, немедленно организовал коллоквиумы и курсы по изучению нового алфавита.

Более того, руковоство университета устанавило громкоговорители на площади университета и перед главными мечетями, чтобы упростить работу с учениками.

1 ноября, когда Национальное собрание проголосовало за закон о новом алфавите, движение за его освоение алфавита уже охватило всю страну.

Для пропаганды нового алфавита Кемаль посетил побережье Черного моря и часть Центральной Анатолии.

«Он сам выступает в роли учителя, — писал об этом путешествии президента французский посол Шамбрен, — обучая офицеров, чиновников, коммерсантов, школьников, людей, случайно выбранных из народа, покоренных как авторитетом его личности, так и волшебной привлекательностью открытия, которое должно искоренить невежество».

И люди отвечали ему пониманием.

Посетивший Анатолию в то дни французский этнолог Питтар восторженно рассказывал о «потрясающей активности народа, полностью посвятившего себя осуществлению задачи, которую поставили перед ним как необходимую».

Только там, в Анатолии, француз понял, что энтузиазм Кемаля, желавшего «за три месяца научить народ читать и писать», не просто слова.

Старались и депутаты.

Да и как не стараться, если Кемаль предупредил:

— Все те, кто попытается встать на моем пути, будут безжалостно уничтожены. Мои соратники и я сам, мы пожертвуем нашими жизнями, если понадобится, чтобы добиться триумфа этой цели…

После того как закон был принят, мобилизация еще более усилилась.

В стране открылось около 20 тысяч национальных школ для обучения населения новому алфавиту, а сам Кемаль стал «первым профессором»,

В результате преобразования турецкого алфавита, переложения турецкой фонетики на латинскую письменность новая Турция обрела алфавит простой, одновременно европейский и национальный.

На новый алфавит переходила пресса, а коммерсанты все чаще стали офромлялять свои документы на латинице.

Только за один год около 500 тысяч турок научились писать и читать, а между 1928 и 1935 годами грамотность возрастет на 10 процентов.

Дело дошло до того, что правительство наказывало начальников тюрем, если выходящие на свободу после полугода заключения не умели читать и писать.

Революция знаков еще больше отделила Турцию от Османской империи.

А сам Кемаль вошел в мировую историю как единственный революционер, который внедрил новый язык.

В 1929 году в Турции появился высланный туда Сталиным Лев Троцкий.

Некоторые исследователи утверждают, что по прибытии в Турцию чекисты передали Троцкого «из рук в руки» турецкой контрразведке.

Сам Лев Давидович не сомневался в том, что его ссылка в Турцию является результатом сговора Сталина с Кемалем.

А что тут сомневаться?

Не могли же столь одиозную личность привезти в Турцию без согласия ее президента.

И, конечно, они договорились.

Как Кемаль относился к Троцкому?

Надо полагать, плохо.

Троцкий олицетворял безмную идею мировой революции со всеми вытекающими для Труции печальными последствиями.

По той простой причине, что постоянная революция означала постоянную войну.

В то время как «опомнившийся» Сталин явился олицетворением отказа от мировой революции и строителем социализма в «отдельно взятой стране».

Во всяком случае, в те годы.

И в перерождении марксистской доктрины интернационализма в национально-государственническую доктрину Кемаль видел нечто родственное.