— В нашей стране, — жаловался он своему секретарю Хасану Ризе, — президент нужен только для того, чтобы подписывать документы! Мне скучно до слез. Целый день я предоставлен сам себе. Все заняты своими делами, а я выполняю свою работу за один час. Затем передо мной стоит весьма небогатый выбор: отправляться спать, читать, либо писать хоть что-нибудь. Если я захочу подышать воздухом, мне надо брать для этого машину. А если я остаюсь дома, то должен либо играть сам с собой в бильярд, либо слоняться в ожидании обеда. Впрочем, и обед не вносит разнообразия. Где бы я ни садился за стол, меня окружают все те же люди, все те же лица, все те же разговоры…
Да что там говорить, это был настоящий крик души, и, читая эти строки, можно подумать, что Кемаль снова оказался в каком-нибудь забытом богом гарнизоне в Сирии.
Возможно, с ним происходило совсем другое, и скорее уже подсознательно понимая, что он выполнил свою историческую задачу и уже достиг своего предела, Кемаль мучился тем, что так и не сумел превратить Турцию в ту самую процветавшую страну, какой он всегда видел ее в своих мечтах.
Взгляните на его фотографии тех лет — и вы увидите все, что угодно: печаль, затаенную грусть, глубокую задумчивость погруженного в себя человека, познавшего нечто недоступное другим, но только не радость.
Хотя жизнь он, конечно, любил во всех ее проявлениях.
Чтение, музыка, танцы, бильярд, верховая езда, спорт, женщины — все это было в ней, но, по всей видимости, не имело для него никакой самостоятельной ценности, и, отдав долг миру внешнему, он постоянно уходил в совершенно другие измерения, куда вместе с ним не мог проникнуть уже никто…
По своему образу жизни он стал напоминать этакого средневекового короля, вверившего управление своей страной первому министру и повсюду искавшего развлечений.
Проснувшись во второй половине дня, Кемаль начинал день с просмотра утренних газет, выпивая при этом несколько чашек кофе и выкуривая пять-шесть сигарет.
Вообще же он выпивал до двадцати чашек кофе и выкуривал три пачки сигарет в день.
Затем он принимал ванну и… начинал свое тягостное ожидание ночи.
Что бы он сам ни говорил о наводящих на него тоску обедах, но по-настоящему он оживал только в полночь, когда к нему приходили гости.
И достаточно только ознакомиться с записками одного из его охранников, чтобы понять, в какую муку начинала превращаться для него жизнь.
«
Конечно, такой образ жизни никак не подходил для пятидесятилетнего мужчины, каким в то время был Кемаль, привыкшего к напряженному труду и постоянной борьбе.
И однажды с болью в сердце наблюдавший за его мучениями секретарь не выдержал.
— Вы, — в великом отчаянии воскликнул он, — не заметили бы, как летит время, если бы продолжали работать так, как вы работали в годы борьбы. Но поскольку вы из кровати садитесь за стол, а из-за стола ложитесь в кровать, время тянется для вас медленно, а жизнь превращается в довольно нудное занятие…
К великому удивлению ожидавшего взрыва другого его секретаря Хасана Ризы, Кемаль лениво заметил:
— Если бы мы не знали его как честного человека, мы бы наказали его…
Такая жизнь не могла не ослаблять нервы, и иногда Кемаль срывался.
В одну прекрасную ночь он приказал привезти к нему на виллу немецкого композитора Пауля Хиндемита и, когда его распоряжение было исполнено, предложил изумленному подобной бесцеремонностью немцу… поиграть для его гостей.
Помимо всех своих прочих развлечений, Кемаль очень любил азартные игры, и куда больше выигрыша его привлекала сама игра.
Выиграв у бившегося с ним почти целую ночь в покер посла Британии сэра Перси Лорейна крупную сумму, он отказался взять у него деньги.
Случалось ему и работать.
Правда, вся эта работа сводилась опять же к встречам с иностранными гостями, участию в конференциях, поездкам по стране и посещению военных маневров.
И, тем не менее, многим казалоcь, что президент вел жизнь, полную удовольствий.
Да он и сам любил повторять, что, как и всякий добившийся успеха человек, счастлив.
Однако близкий к нему Якуп Кадри считал его одним из самых несчастных людей, каких он когда-либо видел, поскольку та жизнь, какую он был вынужден вести, совершенно не отвечала его внутренним потребностям.
Даже изгнанный из страны Карабекир говорил, что ведет куда более насыщенную жизнь, нежели окруженный «несказанной помпой» Кемаль.