Aтем

– Дэни! Еда! – прозвеневший за её спиной звучный девичий голос застал Дэниэль врасплох, заставив вздрогнуть. – Добрый вечер. Катя, – представилась мне девушка и перевела вопросительный взгляд на подругу. Но Дэниэль, отчего-то испуганно смотря на меня, снова спряталась в своём ледяном панцире. – Пойдём, – указала Катя на длинный ряд то ли парт, то ли столов, расположенных вдоль окна.

– Разве сюда можно проносить еду? – попытался я разрядить обстановку. И затем представился: – Штэфан.

Почуяв холодное дуновение, гонимое сгущающимися грозовыми тучами над нашими головами, Катя бодро подхватила подброшенную мной инициативу и принялась рассказывать о непреложном уставе, установленном в этих стенах.

– Ну, знаешь, к любому правилу ведь всегда есть поправка, – добавила она, хрустя каким-то овощным салатом.

– Где-то это я уже слышал, – улыбнувшись, взглянул я на Дэни. Но та, пряча от меня глаза, строила вид чрезвычайно увлечённой своим рагу. И тогда мы с Катей разговорились о лекциях профессора Крауса, а после и о нём самом.

Так для меня открылись интересные подробности о его неповторимом стиле – стиле, позволяющем удерживать любого слушателя в священном благоговении. В университете профессор славился тем, что читая одни и те же лекции из года в год, всегда добавлял элемент новизны в каждую из них. И студенты любили его за это.

– Если вы придёте на лекцию о Шекспире в следующем году, то точно услышите много чего такого, что не было произнесено сегодня, – сказала Катя. – Поэтому его лекции посещают студенты с разных курсов.

Разве не это является доказательством гения человека: приобретая опыт, подвергать сомнению любую истину, произнесённую или услышанную ранее?

Замигавшая над информационной стойкой индикаторная лампочка в виде вопросительного знака оповестила о новом посетителе, и Катя, извинившись, направилась к студенту.

– А что за книгу искал субботний студент? – вспомнился мне недавний случай.

– Из частной коллекции какого-то Голдастуса о Генрихе Третьем. Понятия не имею, кто это, – невнятно пробубнила Дэни, не отрываясь от своего ужина.

– Ты о Генрихе? – рассмешила меня её откровенная невежественность.

– О Голдастусе. А этот Генрих с этими важными цифрами после имени, – её маленький нос вмиг сморщился, – наверняка был одним из королей.

– Императоров, – поправил я её. – Священной Римской Империи.

– Штэф, – и опять гласная прозвучала дольше, чем ей следовало бы, – эти священные императоры со своими священными войнами занимательны только для мужских умов.

Но даже выйдя из библиотеки, мы продолжили горячо спорить о том, какие вещи занимают мужские и женские умы, о причинах, почему мы находим эти вещи занимательными. Слово за словом, и вот, сами того не заметив, мы оказались внутри всё того же трамвайчика №17, привёзшего меня сюда. В который раз убеждаюсь, что спор с женщиной на подобные темы похож на жалкие попытки потушить пожар стогами сена. Дэниэль неустанно и весьма эмоционально всё что-то доказывала, давно отступив от изначального тезиса, уверен, даже не осознав того. Женщины часто очаровываются самим процессом, потому что их разум – огонь, у мужчин огонь вспыхивает только в сердцах. Кажется, так сказал Ницше. Впрочем, я и не стремился затушить пылающий в ней костёр, обжигающий жар которого добавлял адреналина и в мою кровь, заставлял её закипать.

– Это была моя остановка! – вдруг вскрикнула она, когда мы поехали по Грюнштрассе вниз к парку.

– Выйдешь на следующей. Я провожу.

Но следующая остановка так же пронеслась размытыми силуэтами в окне. И следующая за следующей. Наши умы были слишком увлечены обсуждением лекции, чтобы заметить это. Так, обогнув парк, мы поехали по очередному кругу кольцевого маршрута №17. «С этим числом явно связано нечто большее, чем простая ирония», – усмехнулся я в мыслях.

– Но Яков, безусловно, прав. Люди всегда будут искать способ облачить горькую правду в сладкую скорлупу, – рассуждала Дэниэль.

– 'Ecale, – вспыхнувшее в сознании слово вырвалось наружу.

Дэниэль свела брови и озадаченно посмотрела исподлобья.

– Ещё помню что-то, чему учили на уроках французского в школе, – отшутился я и опять вернулся к старой теме: – Это в природе людей – искать блестящие фантики для своих пороков.

– Фраза «это в природе людей» уже похожа на один из этих фантиков, – верно подметила Дэни. – Моя остановка, я…

– Да, конечно. Поговорим о самоиронии в другой раз, – улыбнулся я и поспешил подняться, чтобы пропустить её к выходу. – Завтра я буду неподалёку, могу заскочить.

И появившиеся на её щеках кокетливые ямочки стали для меня свидетельством одобрения.

22

Закончив все дела в магазине ещё к обеду, Райнер, я и продавец Маркус в ожидании приезда Ксавьера маялись от безделья. Посетителей не было вот уже как пару часов.

– А не сыграть ли нам, господа? – в свойственной англичанам галантной манере светского джентльмена обратился к нам Маркус, а затем протянул мне барабанные палочки.