Aтем

– Хочешь поговорить об этом? – спросил я, листая книгу, на каждой странице которой были выделены маркером, вероятно, наиболее значимые места.

– Хочу пойти домой. Прости, что тебе пришлось застать меня в таком виде, – поднявшись с пола, направилась она к служебной двери напротив. А я так и остался сидеть на месте с раскрытой книгой в руках и взглядом, прикованным к подчёркнутому предложению: «Моё счастье должно было бы оправдать само существование!»

24

Простучав колёсами, нас встретил старый приятель с номером 17 на лбу. Мы заняли места в конце салона, решив повременить с «домом» и поговорить о Ницше, «Заратустре», Гёте и профессоре Краусе.

– Кстати, он пригласил меня на следующую лекцию, – сказал я, покосившись на Дэниэль. Она только хмыкнула, а на её лицо не отразилось никаких эмоций. Было непонятно, что именно она выразила этим звуком, поэтому я всё же осмелился уточнить, добавив: – Но если ты против…

– Я не хочу, чтобы ты потом жалел о потраченном времени, – холодно прозвучали слова.

– Ты сейчас говоришь не о лекции, верно? – И она опустила глаза, согласившись. – Но мы все теряем время, главное – выбрать то, на что не жалко было бы его потратить. – Её отражение в окне трамвая улыбнулось. – Ты ведь тоже тратишь сейчас своё время на общение со мной… – осёкся я, чуть не сболтнув лишнего.

Хотя, верится мне, она давно осознала свой проигрыш, но отчего-то всё оттягивала день капитуляции.

– Фридрих Ницше, – переключив тему, тогда громко произнёс я его имя. – Что ж, поговорим о нём. Я постараюсь подобрать метафору посовременней, дабы у тебя сложилось более ясное представление о его философии. Для начала сравним наш мозг с мышцей, для того чтобы она постоянно пребывала в тонусе, её нужно прокачивать. Несомненно, чтение книг, и книг Ницше в частности, является одним из множества видов «прокачек». Получается, если мозг – мышца, то книга… – посмотрел я на неё, ожидая услышать ответ.

– Инструмент, – ответила она.

– Верно. Назовём его «гантелью». Но существуют множество гантелей различных весов. Одни весом в полкилограмма, другие весят десятки килограмм. Ницше – это спортзал для мозга, или, если будет угодно, часть спортзала с весами выше средних. Нельзя приступить к тренировке, взяв максимальный вес. Понимаешь, о чём я? Иначе всё закончится плачевно, как сегодня. Более того, подобные веса иной раз под силу поднять только мужскому уму. И я уже вижу зарождающееся возражение в твоих глазах. Но я вовсе не пытаюсь оскорбить женщину, напротив – делаю ей честь.

– Ницше до отвращения прямолинеен и категоричен… и прав, – посмотрела она сначала в окно, затем на меня – мы приближались к её остановке.

– Ты уже выходишь? Тебя утомила моя лекция? – усмехнулся я.

– Напротив! – пылко возразила она. – Неужели ты готов вести задушевные философские беседы с существом, по природе своей не предназначенным для этого?

– А вот мы и вернулись к теме самоиронии, – невольно усмехнулся я, заставив улыбнуться и её. – Просто я люблю, когда меня слушают.

И, закрыв двери, трамвайчик застучал колёсами, поехав вниз к парку.

25

– Ты неважно выглядишь, – поприветствовала меня Дэни, когда я наконец добрался до аудитории, на удивление раньше самого профессора.

Моих сил хватило лишь на то, чтобы безмолвно согласиться. Я пытался отдышаться после пробежки от площади до университета. Из-за непробиваемой пробки, собравшейся на главной улице, я был вынужден оставить машину на одной из парковок в центре. И именно из-за этой пробежки ступеньки амфитеатра стали сейчас для меня настоящим Эверестом.

Когда я был студентом, редкий предмет мог заставить меня вот так – в два счёта – выскочить из тёплой постели и, сломя голову, ёжась от утренней прохладной сырости, нестись по неприветливым улицам на занятие. Впрочем, и теперь дело было вовсе не в лекции. По пути сюда я всё размышлял, почему это так важно для меня – быть здесь, быть вовремя.

Во-первых, вчера, когда мы прощались с Дэниэль, она замешкалась в дверях трамвая, добавив ко всему прочему: «До завтра». Не знаю, было ли то проявлением её неосознанного французского этикета или же вполне осознанным желанием встретиться. Если всё же последним, то это накладывало на меня некие обязательства, ведь до сего момента я сам лично изъявлял желание прийти, ссылаясь на приглашение профессора.

Во-вторых, с возрастом я приобрёл черту характера, которую не без основания так любят приписывать всем немцам в целом – пунктуальность. Пунктуальность, сила воли, обязательность, ответственность – эти четыре понятия со временем вошли в негласный кодекс моих принципов, став настоящим проклятием – распятием сознания. И пока тело умоляло оставить его в сонном покое спальни, сознание уже проводило над ним обряд экзорцизма, тряся крестом из принципов. Тело поднялось позже положенного, поэтому пришлось восстанавливать баланс вот таким незамысловатым способом, как бег. Однако опаздывал я вовсе не из-за заторов на дороге, а потому что проспал, сначала оставил свой телефон в вещах Ксавьера, а после напрочь забыл о необходимости завести будильник иным способом.