Дон Рамон родился в Мадриде в 1888 году. Гражданская война забросила его в Буэнос-Айрес, где он в 1963 году и умер. Подозреваю, что Буэнос-Айреса он даже не видел, всегда и всюду нося с собою свой Мадрид, как Джойс – свой Дублин.
«La note me suffit» (с меня достаточно заметки), – писал Жюль Ренар, чьи «Regards»[73]
, может быть, внушили нашему автору его многоцветные грегерии, которые Фернандес Морено сравнивал с пузырьками игристых вин. Каждая из них – мгновенное озарение. Гомес де ла Серна придумывал их без малейшего труда.Первой из его книг я прочел ту, которая лежит сейчас перед читателем. Автор в ней не говорит, что пепельница заполнена пеплом сигар, которые двое друзей выкурили на закате; он говорит, что она полна пеплом нашей ежевечерней смерти.
Дон Рамон оставил нам добрую сотню томов. Вспоминаю его автобиографию 1948 года под занятным титулом «Автосмертография». Его жизнеописания знаменитых испанских художников. По-моему, он первым отметил фантастический характер сцен тавромахии у Гойи.
«Тысяча и одна ночь»
(избранные сказки в переводе Антуана Галлана)
Количество традиционно противопоставляют качеству в пользу последнего, но есть произведения, требующие долгого и неограниченного распространения. Книг «Тысячи и одной ночи» (или, как больше нравится Бертону, книг «Тысячи ночей и одной ночи») должно быть тысяча и одна. В некоторых рукописях говорится о тысяче, но тысяча – это неопределенное число, синоним слова «много», а тысяча и один – число бесконечное, и при этом бесконечно точное. Предполагается, что прибавление единицы возникло из-за суеверного страха перед четными числами; предпочитаю верить, что это было открытие эстетического характера.
Прежде чем стать книгой, сказки «Тысяча и одной ночи» передавались из уст в уста, подобно учениям Пифагора или Будды. Первыми рассказчиками были confabulatores nocturni[74]
– специальные люди, скрашивавшие ночные дозоры Александра Македонского фантастическими историями. От Индостана до Персии, от Персии до городов Малой Азии, от Малой Азии до Египта – вот маршрут, по которому распространялись эти сказки. Мы с легкостью можем предположить, что они были скомпилированы кем-то в Александрии; в таком случае Искандер Двурогий, Александр Востока и Запада, будет стоять и у истоков книги, и у ее конца. Дата составления не установлена. Одни выступают за двенадцатый век, другие – за шестнадцатый. «Ночи» пронизаны духом ислама. Чтобы количество историй совпадало с числом в заголовке, переписчики вставляли случайные тексты; среди них – вводный рассказ о Шахрияре и Шахразаде, сопряженный с манящим риском плетения бесконечной истории. Некоторые из семи путешествий Синдбада совпадают с приключениями Улисса. В сущности, эта книга представляет собой ряд снов, просмотренных с удивительным вниманием. Несмотря на неисчерпаемое разнообразие, произведение нельзя назвать хаотичным; оно управляется симметриями, которые напоминают нам симметрии восточного ковра. В историях особую роль играет число три.Я решил не впадать в модную ныне педантичность, свойственную тем, кто намеревается выбрать наиболее достоверный вариант; и предпочел самую приятную версию, принадлежащую востоковеду и нумизматику Антуану Галлану, который открыл «Ночи» Европе в 1704 году. Он уделил большое внимание сохранению магии текста, сократил ненужные длинноты и опустил грубые места. Бертон признал, что Галлан был наделен даром выдающегося рассказчика. Ни одна из последующих попыток перевода не была осуществлена без опоры на его текст. Он наш благодетель.
Века проходят, а люди все так же слушают речи Шахразады.
Роберт Льюис Стивенсон
«Новые сказки тысячи и одной ночи. Маркхейм»
Как-то вечером на улице Майпу меня остановил незнакомец.
– Борхес, хочу поблагодарить вас за одну вещь, – сказал он.
Я спросил какую.
– Вы открыли мне Стивенсона.
Я почувствовал себя обеленным и счастливым. Уверен, читатель этой книги разделит мое удовольствие. Открытие Стивенсона – как Монтеня, как сэра Томаса Брауна – одна из неиссякаемых радостей, которые способна подарить литература.
Роберт Льюис Стивенсон родился в Эдинбурге в начале 1850 года. Его предки-инженеры строили маяки; известная строка увековечивает возведенные ими башни и зажженные ими огни. Его жизнь была трудной и мужественной. Как написал один из его друзей, он до конца сохранил волю к улыбке. Туберкулез гнал его из Англии на берега Средиземного моря, из Средиземноморья в Калифорнию и, наконец, из Калифорнии – в другое полушарие, на Самоа. Аборигены звали его Тузитала, сказитель; Стивенсон писал во всех жанрах, включая молитву, сказку и лирику, но потомки предпочли запомнить его рассказчиком. Он ушел от кальвинизма, но вслед за индусами верил в то, что миром правит единый нравственный закон и что любой подлец, тигр и муравей знают пределы, которые не должны переступать.