Аттила

— Потому-то они и завоевали мир, певец. И они удержат его за собой, вопреки твоей арфе, твоему дротику и твоей ненависти, ответил Аттила.

Он, было, привстал со своего низкого сиденья, но опять опустился на него.

— А вам, гуннам, — медленно продолжал повелитель, — не мешает помнить законы гостеприимства. Неужели вы хотите убить певца за одно слово? И притом справедливое слово! Ведь мы, действительно, в ту ночь отступили из своего лагеря. Зачем мы так сделали, о том, конечно, не догадывается белокурый мальчик. Это знают только Пуру, бог войны, и его избранник — Аттила. Тетива, спустившая первую стрелу, должна отдохнуть, чтобы затем вслед послать другую, на этот раз без промаха. Ну, стоит ли наказывать скира за одно слово о прошедшем или за предсказание будущего? Тогда можно было бы подумать, что мы боимся его угроз. Пусть он будет наказан тем, что доживет и увидит, как ложно было его пророчество. Впрочем, пожалуй, он и не проживет так долго, — прибавил Аттила со зловещей усмешкой. — Для меня это сомнительно. За его лично высказанное желание — уничтожить меня и мое царство — я также не покараю молодого королевича; ведь сотни тысяч людей желают того же. Неужели мне убивать их всех? Как это сказал один римский император? Его изречение понравилось мне больше всей римской мудрости, насколько я ее знаю! «Пусть они нас ненавидят, только бы боялись». Впрочем…

До сих пор Аттила говорил глухим, совершенно спокойным тоном, но теперь голос стал постепенно возвышаться, как медленно приближающиеся раскаты грома, и наконец перешел в оглушительное рычание:

— …когда горячее желание и неукротимая месть, совокупившись на отвратительном ложе тайного заговора, произведут двух близнецов — клятвопреступление и замысел убийства, тогда!..

Аттила вскочил и подошел к перилам эстрады. Князь Дзенцил встал около него.

— Это случилось двадцать дней тому назад, на дунайском островке, обросшем камышами, — заговорил хан. — Ночь была темная и на небе вспыхивали зарницы. Там двое из моих слуг перешептывались между собою. Только старые ивы — думали они — слышат их слова, но в дереве было дупло и в нем стоял я — Аттила, ваш государь, подлые вы собаки! Впрочем, ты — роскошная невеста, — не печалься; тебе во всяком случае сегодня ночью предстоит отпраздновать свадьбу — пока твой жених будет корчиться на кресте. Ты сделаешься женою Аттилы. Схватите их всех, мои гунны!

Этот приказ был исполнен с быстротою молнии и арестованные поняли, что все здесь было продумано до мелочей, все подготовлено заранее. Всякое сопротивление оказывалось невозможным, каждый из восьми человек свиты сидевших отдельно от своих господ и на значительном расстоянии друг от друга, был также моментально окружены целым роем гуннов.

Четверо гуннов бросились на маститого короля ругов; Дзенгизиц, Эцендрул и четверо других мужчин — на Даггара. Между тем, королевичу удалось отчаянным усилием на один момент освободить свою правую руку; он воспользовался этим, чтобы выхватить из-за пояса короткий меч и метнуть его в повелителя гуннов, нагнувшегося к нему через перила. Аттила не пошевельнулся. Удар был направлен метко и меч угодил бы ему прямо в лицо, но, увидав оружие в руках Даггара, князь Дзенцил бросился к государю, закрыв его своим телом. Меч вошел ему в горло и молодой гунн без стона мертвым упал на пол.

Гунны вновь сумели овладеть Даггаром; он видел, как Визигаста опрокинули навзничь и как Хелхал уперся ему коленом в грудь; он видел свою свиту поверженной на землю — некоторые из них были ранены. Наконец, королевичу представилась еще более ужасная картина — на руки Ильдихо надели широкие золотые цепи. Тут он громко застонал.

— Погоди, мальчишка! — крикнул Аттила, вытирая с лица кровь убитого князя. — За эту кровь ты мне поплатишься жестоко: старик будет только распят, а ты — посажен на кол против моей спальни. Прелестная новобрачная услышит твои вопли, отдаваясь мне!

Молодая девушка молчала, но в ее широко раскрытых глазах было столько ненависти, что Аттила содрогнулся и невольно опустил веки. Он не мог произнести ни слова и только махнул рукой. Пленных вывели из залы.

XLII

Едва опустела зала пиршества, — один Хелхал остался возле своего господина, — как шумно растворилась дверь и на пороге показался перепуганный человек.

— Эллак! — гневно крикнул ему отец. — Как ты осмелился? Ведь я запретил тебе показываться мне на глаза! Разве я звал тебя?

— Нет, государь, но…

— Что ты здесь ищешь… Или — кого?

— Отца.

— Ты хочешь сказать — государя?

— Да, великого владыку и справедливого судью.

— Конечно! Я знаю, что привело тебя сюда! Ты называешь меня справедливым судьей, — я оправдаю это название, оправдаю ужасным образом! Не трудись заступаться за изменников.

— Разве их изобличили? Я слышал только неясный, гневный ропот гуннов. И их вина доказана?

Аттила молчал. Он онемел от гнева, зловещая краска залила его желтовато-бледное лицо. Но Хелхал сердито воскликнул: