Аукцион

— Мне перевели это, — сказал сэр Мозес. — Я был шокирован тоном и содержанием. Но самое ужасное заключалось в том, что после гибели живописца двор его императорского величества не захотел купить его серию, и американцы предложили вдове миллион долларов за работы Верещагина, но она все же умолила вашего государя взять картины за десятую долю американской цены. Какой-то рок тяготеет над вашими гениями, страшный, непознанный рок...

Ростопчин медленно нацедил виски, взял соленый орешек, но есть не стал, положил на серебряную подставочку, спросил:

— Так все-таки отчего вы стали биться в «Сотби» с американцем?

Сэр Мозес улыбнулся.

— Я думал, вы будете по-прежнему дожимать меня своей незаинтересованностью... Я бы рассказал вам и так... Делов том, что мой друг Иен Флеминг, ставший впоследствии столь знаменитым из-за своего Джеймса Бонда, и я работали с сэром Годфри, начальником военно-морской разведки Империи. Вам не кажется, что «империя» звучит надежнее, чем «содружество наций»? — сэр Мозес вдруг усмехнулся. — После того как русские провозгласили «союз нерушимый», а Рузвельт начал колоть нас «империализмом», Черчиллю ничего не оставалось, как молча согласиться на британский паллиатив, и получилось «содружество». Горько, не правда ли? Развитие мира воистину циклично, событие в Петрограде, столь негативно воспринятое Лондоном в октябре семнадцатого, тем не менее явилось основоположением нового качества Англии спустя каких-то тридцать лет. Мир парадоксален, право... Но вернемся к тому, отчего я бился в «Сотби» против американца... После того как Гитлер вошел в Париж победителем и Серж Лифарь танцевал в его честь в Опера...

— Он не танцевал в его честь, — ответил Ростопчин, сдержав внезапно возникшее желание заново вглядеться в лицо старика. — Это неверная информация.

— Да? Странно, мы получили ее от людей де Голля. Впрочем, это деталь, она не существенна. Другое существенно — наш крах в Дюнкерке, когда Гитлер вышвырнул нас с континента. Именно тогда американский военно-морской атташе Керк сказал Годфри, что Британия будет разгромлена до конца августа сорокового года, если только Соединенные Штаты не придут на помощь. Американец, он привык называть вещи своими именами. Так-то вот. Сэр Годфри предложил «младшему брату» пари на полкроны; тот отказался, считая, что своим отказом щадит нашего шефа; для американца главное — денежная единица, с полкроны может начаться миллиард. Вы не можете себе представить, какой сложной была ситуация на Острове в ту пору. Сейчас в Америке не любят вспоминать об удушающей атмосфере изоляционизма, которая царствовала за океаном. Только после смерти Рузвельт стал символом Америки, а в сороковом году мы, в разведке, отнюдь не были уверены, что его переизберут на новый срок. А если бы его не переизбрали, убежден, Америка бы не вступила в войну. Следовательно, наша задача, разведки Империи, заключалась в том, чтобы сделать все для переизбрания Рузвельта, а это было нелегкое дело, поверьте. Мы начали с дезинформации, с гигантской, неизвестной еще миру дезинформации, когда сэр Уинстон стал сочинять обращения к англичанам, а через их голову ко всему миру, рисуя ситуацию на фронте не такой, какою она была на самом деле, а такой, какая требовалась для того, чтобы американцы поняли: их ждет трагедия, если Рузвельт снова не придет в Белый дом. Сэр Годфри наблюдал, как Черчилль готовил эти свои речи: в одной руке длиннющая сигара, в другой виски с содовой; одет в измятую куртку со множеством карманов; ходит по громадному кабинету, диктует, не глядя на стенографистку, рядом машинистка, берущая с голоса; изредка поглядывает на сэра Годфри, словно спрашивая, не слишком ли заносит, Черчилль ведь считал себя первоклассным журналистом, и не без основания, уверяю вас, только поэтому и стал премьером — из известности в еще большую известность... Он позволял себе, например, утверждать по радио, что половина немецких подводных лодок уже потоплена нами... Мы-то знали, что это не соответствует истине... Годфри возразил Черчиллю, конечно, весьма сдержанно, корректно, как и подобает джентльмену, но возразил: люди, облеченные властью, не вправе выдавать желаемое за существующее, это азартная игра, а не политика... Такое не прощают. Даже широко думающие люди, как Черчилль... Я преклоняюсь перед сэром Уинстоном, но и перед сэром Годфри я тоже преклоняюсь, поэтому закончу сию скучную, грустную и длинную новеллу про то, как мы в третий раз привели Рузвельта к власти, как создали американскую разведку и что мы получили в благодарность за это... Впрочем, быть может, это вас не занимает?

— Вы рассказываете весьма интересно. Делается немножко страшно за мир, в котором живешь... На поверхности тишь и благодать, главное, определяющее эпоху, становится известным, когда наш поезд ушел, мы стары и на дальнейшее развитие событий повлиять не можем...