Ей снилось, что она, Аулия, и аль-Хакум шли рядышком по песку, держась за руки. Она явственно ощущала пожатие его длинных пальцев. Бурнус аль-Хакума развевался на ветру, а под глазами у него уже не было темных кругов. И это был именно он – человек, за которым она ухаживала, а вовсе не бесплотный призрак из сновидений, у него было то же продолговатое лицо, те же черты, заострившиеся от болезни и телесных страданий. В свете солнца Аулия явственно различала черные шрамы на его плече.
Воздух был насыщен влагой, как после дождя, когда на песке расцветают красные цветки
И вот перед ними возник, сначала блестящей линией на песке, близнец неба – нечто столь же синее и бескрайнее.
Голос моря наполнил их уши.
Аулия и аль-Хакум опустились на колени в пену прибоя и вкусили соли морской волны. А потом пошли вперед, прямо в море, пока вода не поднялась им до пояса. Аль-Хакум обнял ее. Аулию захлестнуло счастье, пронзительно отозвавшееся в ее теле. Она всхлипнула, и соль ее слез смешалась с соленой водой моря. Аль-Хакум обхватил ее лицо ладонями и произнес:
–
Аль-Хакум засмеялся, и Аулия ответила тем же. Она протянула руку, и ей на ладонь запрыгнула разноцветная рыбка; блеснула чешуя. Девушка вздрогнула от неожиданности, ощутив вес мокрого тельца.
Аль-Хакум произнес:
– Отец мой говорил, что речные рыбы – серые, потому что воды рек – пленники земли; и что драгоценные камни – рубины, топазы, сапфиры – это тела морских рыб, которые попали в ловушку, когда из вод возникла земная твердь. Гляди!
В руке Аулии трепетное и гибкое рыбье тельце превратилось в прозрачный камень алого цвета. Она размахнулась и забросила его как можно дальше: стоило камню коснуться морской волны, он вновь обратился рыбкой с красно-золотым хвостом – ни дать ни взять язычок пламени.
Девушка проснулась с мокрыми от пота и слез щеками. Ночь она проспала в хижине, подле больного. Солнце стояло уже высоко, было жарко.
Слышалось только вечное жужжание мух. Чтобы они не садились на аль-Хакума, Аулия обмакнула тряпицу в кувшин с медом и повесила ее над дверью. Вскоре вся тряпица была густо облеплена мухами: мед пришелся им по вкусу.
Двигалась она медленно, ошеломленная увиденным во сне. Все вокруг – хижина, собственное тело, деревня, ее жизнь – казалось ей призрачным. И только спящий юноша обладал весом, он был сущим. Она опустилась возле него на колени, прислушиваясь к его дыханию, вглядываясь в выражение спящего лица, замечая капли пота, стекающие по лбу и исчезающие в черных густых волосах. Ничто из того, что она видела в своей жизни до этой секунды, не казалось ей истинным. Ничто, кроме того, что ей приснилось.
Аль-Хакум беспокойно зашевелился. Аулия молча поднялась и, не отрывая от него взгляда, приготовила напиток, смешав воду с молоком. И снова села рядом, дожидаясь, пока он проснется, чтобы поднести чашку к его губам.
Аль-Хакум открыл глаза и обхватил ее за плечи иссохшими горячими руками.
Аулия от неожиданности вскрикнула и выпустила из рук чашку, напиток пролился на его тунику. Тяжело дыша, приблизил он свое лицо к ее лицу. А потом отпустил ее и, обессиленный болезнью, уронил голову на ложе. Глядя на него без всякого опасения, девушка улыбнулась.
Аль-Хакум, не ответив на ее улыбку, прохрипел:
– Мне снилось море, и там была ты. Очень красивый сон. Ты кто?
–
– Как такое возможно? – удивился аль-Хакум. – Наверное, я все еще сплю.