Его слова походили на абсолютную правду, а для пущей убедительности он гораздо крепче сжал бутылку, некоторое время назад отобранную у «исстрадавшегося Сереги»; следовательно, выбор у хозяина был невелик: опохмелка была рядом, а выпить хотелось страшно. Кроме того, он обстоятельно рассудил: «Если бы незваные гости желали мне зла, навряд ли бы они стали покупать мне отличную выпивку, тем более тот «спившийся хлыщ», что привел их сюда, в принципе, все обо мне знает, ведь я сам когда-то, находясь в «пьянючем угаре» выболтал ему всю свою подноготную; с другой стороны, люди, они кажутся вроде нормальными – денег не пожалели, чтобы меня же поправить – значит, стоит быть последовательным, и отдать им то, чего они так настойчиво просят, раз я сам им чуть раньше пообещал». Закончив вовсе не глупые размышления, Николин заговорил:
– Надеюсь, все здесь присутствующие помнят, что в 1980 году в нашей стране проводилась Всемирная Олимпиада?
– Да, – вставила Хлоя, – но я не понимаю, при чем здесь…
– Так вот ты красотка, дослушай, – вновь начал бесцеремонно грубить ей Николин, – и всё тебе станет ясно! Так вот, тогда всех, кто имел судимости или каким-то иным способом мог повлиять на общественный устой и порядок, в принудительном порядке отправляли за так именуемый «сто первый километр», причем навсегда, то есть без права возврата; не избежал прискорбной участи и мой нерадивый папаша, имевший «отсидку» за очередную «бакланку».
– Что такое «бакланка»? – поинтересовалась приличная девушка, не сведущая в преступном жаргоне.
– Тебе-то не все ли равно? – «зыркнул» на нее глазами рассказчик. – И если мне больше не будут мешать, то я в очередной раз продолжу… Здесь мой «дорогой папочка» сразу встречает женщину, взявшую на себя труд стать моей мамочкой. Далее, я мал-помалу подрастал, в России же начало творится что-то невообразимое и непонятное никакому нормальному восприятию – все чего-то тащили, тырили, «шелокрутили» – соответственно, я не стал тому исключением, понимаете ли, захотелось пожить «на халяву»; в общем, ваш покорный слуга связался с криминалом и очень скоро угодил за решетку. Оказавшись в «тюрячке» и пользуясь отцовскими связями, я «охерено» «поднялся» и мне даже стали доверять «воровской общественный капитал», он же в простонародье «бандитский общак».
– Но почему, интересно узнать, ты оказался в настолько бедственном положении? – не удержала несравненная Сидни природное любопытство.
– Все потому, милая леди, – зло скривился Николин, – что долгое время, даже уже освободившись и очутившись на воле, я оставался непогрешим хранителем воровских капиталов – но вот однажды я все же не выдержал и запустил в запретную кубышку жадную «грязную руку». Эх, какими же легкими были те деньги! Я немедленно отправился в Сочи и промотал их там все, до последней копейки. Потом я прекрасно стал понимать, что недостача когда-нибудь обнаружится, и при этом сравнительно скоро – почему? – авторитетные воры, они не хуже, а честно говоря, много лучше «деловитых ментов-оперов» умеют складывать дважды два, и меня, если, конечно же, я не верну по-быстрому деньги, ожидали бы неимоверно крупные неприятности.
– Как же Вы в непростой ситуации поступили? – сделав милое личико невероятно серьезным, с некоторой надеждой в голосе поинтересовалась Карина. – Вы вернули те деньги?
– Эх, милашка, – печально вздохнул «прочерневший до костей домовенок», – неужели ты думаешь, что я бы так жил? Разумеется, никому ничего я не возвращал! «Крысятничество» в конечном итоге было раскрыто, и за мной выслали профессионального киллера; а от него, к вашему сведению, не уходил никто, хотя… я, как видите, все-таки смог. Он и сейчас, наверное, где-нибудь меня ищет, если, бесспорно, еще остается живой.
– Но как же ты избежал жестокого наказания, – поинтересовался Мэссон, мучившийся сомнением ничуть не менее Хлои, – ведь бандиты никогда не забывают ненаказанных должников?
– Всё совершенно правильно, – согласился Николин, – поэтому прямо из «Сочей», причем чуть ли не пешком, я отправился к «родимому гнездышку», где, кстати говоря, никого уже не было, потому как и отец и мать на то время умерли, а я их даже не схоронил, – тут Серега на какое-то время замолчал и прекратил унылую повесть, предавшись охватившим его голову скорбным воспоминаниям; было видно, что по щеке у него даже пробежала скупая, жиденькая слеза.
Через две минуты, полностью совладав с нахлынувшей слабостью, он грубо продолжил: