Авантюрин. Сборник рассказов

Жуанита остановилась, пристально посмотрела на меня и расхохоталась. Словно набросила паутину. Давно я не видел ни в ком столько молодости, столько цыганской беспечности. Она зашагала увереннее, только теперь не оборачивалась и чуть сильнее виляла задом. Свернули за угол, прошли через подворотню с гирляндами белья. Осколки бутылок хрустели под подошвами. Вдруг подумал: может, моя женщина должна быть другой? Непослушной, лохматой, незрелой; не такой, на каких я обычно засматриваюсь?

Ступеньки, голубые изразцы с кораблями и ехидным солнцем, две колонны. Жуанита засунула руки в карманы, подняла худые плечики и уставилась на меня.

– Пойдём, – я показал на дверь гостиницы. – Деньги там.

Она кивнула и взяла меня под руку.

– С проститутками нельзя, – портье ткнул пальцем в Жуаниту.

– Что? – воскликнул я. – Она не…

Но Жуанита уже выдернула свою руку из моей, скорчила рожу портье и скрылась за дверью. Я взял у служащего ключ и поднялся в номер.

Я думал о Жуаните, пока горячие струи душа били мне в спину. Она вернула меня на путь в старую жизнь, и я был благодарен ей. Ещё думал о Монике и о том, что надо бы удалить её номер. От этих предсказаний сплошные неприятности.

В поезде по пути в Лиссабон я желал одного: пустое место рядом. До первой остановки мой портфель лежал на соседнем кресле, а я думал с закрытыми глазами о том, что скоро один аэропорт сменится другим, а там зазвучит понятная речь, телефон заработает без сбоев и будет отвлекать от ненужных мыслей. Я слышал, как открылись двери вагона. Кто-то вышел, кто-то зашёл, кто-то протёрся о мои колени и попросил прощения на португальском с металлическим северным акцентом. Женщина со светлыми волосами подняла мой портфель и села рядом. Я взял его, извинился. Она кивнула, не отрывая взгляда от экрана телефона. Несколько минут смотрел на её профиль, затем снова закрыл глаза и погрузился в предвкушение старого мира, без проб и ошибок.

В аэропорту Лиссабона началась дорога домой. Она всегда выглядела одинаково: показать паспорт, отдать чемодан, купить духи жене, швейцарский шоколад, игрушку для Лолы и что-нибудь почитать в дорогу. Мечты о перелёте в одиночестве покатились к чёрту. Соседнее место оказалось занято. По крайней мере, повезло, что девушка. Такие не храпят, зато всё время бегают в туалет. Ладно, осталось всего одиннадцать часов. Улыбнулась. Что-то до неудобства знакомое было в ней. Поздоровалась на моём языке. С акцентом, таким странным, что захотелось спросить, откуда она. Выбирает фильм. «Пятьсот дней лета». Не может быть! Что там у неё в кармашке кресла? Журналы Esquire и Icon – мои любимые.

Самолёт покатился. Голос из динамика просит отключить телефоны. Достаю свой и пишу Монике: «Я в самолёте. Взлетаем. Кажется, она на соседнем кресле». Ровно через четыре удара сердца приходит ответ: «У тебя вся ночь над океаном, чтобы проверить это. Не вздумай спать».

Удерживаю палец на кнопке выключения. Экран гаснет.

– Это я, – сказала соседка.

– Что?

В горло словно запихнули скомканный выпуск воскресной газеты.

– Это я взяла твои наушники. Прости. Мне не положили.

– А… я так и понял, что это ты.

Мефодий

Ему приснилось, что он куда-то спешил, как вдруг услышал позади чьи-то шаги. Обернулся, но в темноте не увидел лица, лишь седую бороду до ключиц и вышитое на рубашке колесо.

– Что тебе надо, старик?

– Не горюй, – отвечает ему человек, – не бывает разлук, а смерть – это дверь. Мы все одни и те же души на этой земле, только меняем вид. Ты ещё найдёшь того, кого потерял, если не сейчас, то потом.

– Я должен идти.

Мужчина проснулся, откашлялся, заморгал в темноту.

– Я должен идти, – повторил он уже наяву.

Жена погладила его по затылку и прошептала:

– Спи.

– Я должен идти.

– Хватит туда ходить.

Она встала, подошла к люльке, посмотрела на спящего малыша. Её муж слез с печи.

– Ложись, – едва слышно произнесла она.

Он покачал головой и заправил штаны в сапоги. Женщина вздохнула и вышла в сени, достала с полки замотанный в полотенце хлеб, отрезала кусок и обвернула его платком. Принесла из погреба моркови, налила во фляжку воды.

– Вот, возьми, – сказала мужу, когда тот появился в сенях.

Он приложился губами к её лбу. Знал, что ей тоже приходилось терять, только женщине легче переносить боль – так сама природа защищает её.

Мужчина шагнул в пахучее утро, в настоянную веками тишину. В палисаднике качались головки мака на тонких стеблях, в лесу за речкой ухнула сова, в крайнем хозяйстве залаял пёс. Мужчина вошёл в хлев, посмотрел на уздечку и на седло. Постоял. Руки ослабли, а в груди словно образовался провал, невыносимая, жгучая пустота.

– Мефодий, – тихо позвал он, сам не зная зачем.

В саду затрещал сверчок. Мужчина утёр лицо рукавом, набрал охапку сена и связал его. Взвалил сноп на плечо и зашагал под холодными звёздами, под ледяной луной. Спина сгибалась от тяжести ноши, но сердцу было легко.

Наконец вдали забелел колхоз с загоном для лошадей. Мефодий почуял хозяина издалека. Он топал копытом, фыркал в темноту, а когда мужчина подошёл к нему – замолчал.

– Ну как ты, дружок?