Авантюрин. Сборник рассказов

Конь уткнул морду в плечо человека и застыл.

– Я тут принёс тебе…

Мужчина достал из кармана морковку. Мефодий понюхал её, но голову отвернул.

– Ну что ты? Это же они тебя увели. Ешь.

Конь мягкими губами взял морковку с хозяйской руки.

– Одни кости остались. Совсем вас не кормят здесь?

Мефодий смотрел на мужчину из темноты. Тот развязал верёвку, перекинул сено через ограду, а сам принялся есть завёрнутый женой хлеб.

К Мефодию подошли другие кони, которых тоже забрали со своих дворов. Осторожно потянули головы к сухой траве.

– Здравствуй, Черныш, – сказал мужчина соседскому коню. – Тощий стал. Хозяин бы не узнал тебя. Ты не стесняйся, ешь. Завтра сделаю две ходки и всем еды принесу. А то вас голодом уморят здесь.

Мужчина огляделся, перелез через колхозный забор. Разломал оставшиеся морковки на куски, чтобы досталось всем. Погладил своего Мефодия по костлявой спине, по месту, куда восемь лет крепил седло. Пальцами расчесал гриву, прижался щекой к тёплой морде, поцеловал в узкий лоб.

Тихо ушёл, пока животные доедали траву. Шагал без снопа, карманы куртки не отвисали под тяжестью овощей, только двигался медленней, а спина гнулась к земле. То и дело оглядывался на колхоз и вслушивался в тишину. Но конь молчал, а сторож по-прежнему спал крепким коммунистическим сном.

– Ну как там Мефодий? – спросила дома жена.

Младенец чмокал, присосавшись к её груди. Мужчина сел рядом, тронул нос малыша и вздохнул.

– Завтра тоже пойдёшь? – снова заговорила она.

– Пойду.

– Каждый день будешь ходить?

– Да. Осталось немного дней.

Она положила голову ему на плечо.

– Мефодий вернётся к тебе кем-то ещё, – прошептала жена, словно всё ещё длился его странный утренний сон.

Возможность змеи

У Монкады снова не вышел пасьянс. Она с досадой обернулась на сестру, которая ещё нежилась в постели. В волосах Евы завяла ромашка. Все лепестки на месте: она никогда не гадала «любит – не любит».

– Сделаешь чаю? – произнесла Ева, заметив взгляд Монкады.

– Где ты была всю ночь? Я всё расскажу твоему мужу.

Ева села на кровати и вытерла осыпавшуюся под глазами тушь краем ночной рубашки.

– Ничего ты не расскажешь.

– Посмотрим.

– А если расскажешь, он будет над тобой смеяться, потому что по ночам я хожу смотреть на энотеру.

Монкада раскрыла рот и заморгала. Еле хватило сил произнести:

– Она зацвела?

Ева кивнула. На её золотистой коже выступили мурашки.

– Сегодня ночью пойду с тобой.

– Даже не думай, – сказала Ева.

– Почему? – подскочила Монкада, короли, дамы, шестёрки посыпались из её подола.

– В зарослях возле энотеры живёт змея. Взрослых она не кусает, только детей.

– Почему только детей?

– Тоньше кожа.

Монкада, собирая карты с пола, смотрела на вены, которые просвечивались на её запястьях. Все эти годы она ждала цветения энотеры больше, чем подарка на день рождения, чем ласкового взгляда Николаса, сторожа маслобойни, в которого были влюблены все девочки деревни, но лишь она одна любила его по-настоящему сильно.

Монкада была ещё совсем малюткой, когда дед показал ей цветущую энотеру в ботанической книжке.

– Это необычный цветок. Он распускается только ночью. Красота, которую замечают лишь те, кто знает, – говорил дед, собиратель редкостей для своего сада.

Он всё лето брал с собой Монкаду на почту, чтобы малышка прочувствовала удовольствие ожидания.

– Пришла моя посылка с семенами?

– Ещё нет.

– Хорошо, зайдём позже, – говорил дед женщине в почтовом отделении и гладил внучку по русой головке.

Наконец посылка пришла. Энотера пустила корни сначала в горшке, потом в вишнёвой аллее, но дед не дождался первого бутона. После его смерти Монкада ждала за двоих и в то утро, стоя перед заросшим садом, шептала: «Как к ней пробраться? Малина спуталась, вместо мелиссы бушует крапива, трава выросла такой густой и высокой, что яблоки падают в неё и исчезают бесследно. Завелись змеи». Вдруг с лица Монкады пропала тревога: она вспомнила сказку, в которой охотник идёт с ружьём по лесу и ничего, никого не боится. «У Николаса есть ружьё», – озарило её, и от одной мысли о стороже маслобойни, о том, что он может ночью проводить её до энотеры, во рту стало сладко, как прошлым летом, когда она забралась в цилиндр медогонки и слизывала с жестяных стен капли мёда.

В доме хлопнула дверь, зазвенело стекло на веранде. Монкада увидела на крыльце Еву в жёлтом шелковом платье. На подоле руками вьетнамских женщин вышит дракон: зубастый рот смеётся, длинный хвост обвивается вокруг талии и заканчивается меж лопаток. Ева пошла к калитке, по дороге сорвала красный тюльпан, прижала его заколкой над ухом, подёргала плечом, чтобы рукав сполз ниже, поправила перстни на пальцах, села на скамейку у дома, огляделась. Даже солнце от зависти к ней разбухло индюшкой, наблюдая, как шёлк струится по стройным ногам Евы, как от взмахов веером взлетают волоски чёлки, как томно прикрыты ресницы.