Авария. Пьеса

Прокурор. Но это оказалось мыслимым.

Трапс. Я ничего плохого не думал.

Прокурор. Значит, вы действовали без заранее обдуманного намерения?

Трапс. Нет, этого я тоже не могу утверждать.

Прокурор. Следовательно, вы действовали обдуманно?

Трапс. Боже мой, за что вы меня мучаете?

Прокурор. Я вас вовсе не мучаю. Вы сами себя мучаете. Я хочу лишь помочь вам постигнуть истину. Вам самому важно знать, убийца вы или нет. В жизни часто убивают, не отдавая себе в этом отчета. И я это обязан выяснить, или, может, вы боитесь правды?

Трапс. Нет. Я уже сказал, что я ее не боюсь.

Прокурор. Итак? Где же правда?

Молчание.

Трапс (медленно). Мне часто хотелось свернуть шею Гигаксу, убить его, но ведь это случается с каждым, любому такие мысли лезут в голову.

Прокурор. Но вы не только думали об этом, обвиняемый, — вы действовали.

Трапс. Да, конечно, но он ведь умер от инфаркта, а что с ним это случится, никто не знал.

Прокурор. Но вы же знали, что такая возможность вполне реальна и с ним может случиться приступ, когда он узнает об измене жены.

Трапс. Конечно, такая возможность была.

Прокурор. И все же это вас не остановило?

Трапс (в отчаянии). Но дело есть дело!

Прокурор. А убийство есть убийство. Вы пошли в атаку на Гигакса, хотя и знали, что можете его убить.

Трапс. Ну да…

Прокурор. Гигакс умер. Значит, вы убили его.

Трапс. Ну да, но не в прямом смысле этого слова.

Прокурор. Убийца вы или нет?

Трапс. Да, теперь я вижу: я убийца.

Прокурор. Обвиняемый признался. Мы имеем дело с психологическим убийством, совершенным таким утонченным способом, что по внешним признакам, кроме супружеской измены, налицо нет состава преступления. Но эти «внешние признаки» никого больше не могут ввести в заблуждение… Я, как прокурор нашего частного суда, имею честь — и на этом заканчиваю свое похвальное слово — требовать смертного приговора Альфредо Трапсу.

Трапс (как будто пробуждаясь). Я — убийца.

Симона. Торт, господа, кофе-мокко, коньяк 1893 года!

Пиле. Чудесно!

Адвокат. Какое несчастье! Еще один обвиняемый не выдержал, еще один сознался. Попробуйте их защищать! Лучше насладимся красотой этого часа, величием природы. Ветви буков шелестят за окном. Два часа ночи, праздник в «Медведе» кончается, там поют прощальную песню, звуки которой доносит сюда ветерок, слышите: «Наша жизнь стремительна, как дорога…»

Отдаленный хор мужских голосов.

Судья. Слово имеет защитник.

Адвокат. Я с большим удовольствием выслушал, уважаемые господа, обвинительную речь нашего прокурора и должен отдать должное его изобретательности. Смерть старого жулика Гигакса — несомненный факт. Мой клиент тяжело страдал от его деспотизма и постепенно испытывал к своему шефу все большую и большую антипатию. Конечно, он мечтал занять его место, никто этого не отрицает, но как можно столь необоснованно изображать смерть коммерсанта, страдавшего болезнью сердца, убийством?

Трапс. Но я же его убил!

Адвокат. Я не могу согласиться с обвиняемым, считаю его не способным на такое преступление и не признаю его виновным.

Трапс. Но я же виновен!

Адвокат. То, что он сознается в убийстве, так тонко придуманном нашим прокурором, психологически вполне объяснимо.

Трапс. Единственное объяснение — это то, что я совершил преступление.

Адвокат. Достаточно взглянуть на обвиняемого, чтобы убедиться в его простодушии. Он наслаждается нашим обществом, тем, как его здесь уважают, любят и даже восхищаются его красным «студебеккером». Поэтому и мысль о том, что он совершил образцовое, отнюдь не банальное преступление, начала ему нравиться, вошла в его сознание, отяжелевшее от «нефшателя», бургундского и замечательного коньяка 1893 года. Естественно, что он не желает, чтобы его преступление снова стало чем-то будничным, мещанским, обыденным, одним из тех мелких событий, которыми так богата наша жизнь, ставшая хаосом, ибо закат цивилизации привел всех к потере веры, добра, религиозных устоев, к отчуждению людей. Смятение, одичание — вот результат этого процесса. Маленькому одинокому человеку не светит больше путеводная звезда. Общее падение нравственности в эпоху, когда царит закон кулака и право сильного, — вот то, что заставляет рассматривать нашего добряка Трапса не как преступника, а как жертву своего времени.

Трапс. Но это не меняет того, что я убийца.