Аврелия

«Я это знаю, дорогая Аврелия. У меня никогда не было сомнения в твоей любви».

«Но нас могут разлучить, дорогой мой!»

«Тогда будет ужасная жертва для меня».

«Жертва! — вскричала я, вся дрожа. — Кого же ты принесешь в жертву?»

«К чему этот вопрос, дорогая?»

«Ты не любишь меня, Веспасиан, но ты не решаешься сказать мне это!»

— О Вибий! Я горько заплакала… Я видела, что все для меня кончено…

«Дорогая моя, — сказал мне Веспасиан, делая над собой усилие. — Если потребуют только мою жизнь, это будет самое легкое».

«Твою жизнь! Да разве я больше для тебя не существую?»

«Ты все для меня, — воскликнул он, — но я не могу тебя предпочесть моему Богу», — прибавил он печально.

— О Вибий! — продолжала Аврелия. — Когда я услышала это, я не знаю, что со мной творилось. Это было слишком тяжело для меня… Я лишилась чувств и упала… Как сквозь сон я видела Веспасиана, который хлопотал около меня, звал на помощь… Потом я ничего не помню… Что-то кружилось в моих глазах, что-то кругом шумело… Я была в обмороке… Когда я пришла в себя, я ничего не помнила… Возле себя видела лишь своих рабынь, которые старались помочь мне. Понемногу я начала вспоминать, что произошло… Веспасиана уже не было…

Молодая девушка была в горе. Она заплакала. О гордости ее и помину не было. Это была уже не вольная патрицианка, ставившая в основу своих действий, мыслей свое патрицианское происхождение, свою гордость, — это была кроткая агница… Она молча взирала на своего опекуна, который сидел перед ней, опустив голову. Оба молчали… Наконец Вибий как бы про себя тихо произнес:

— О, эти христиане!.. Их ничем не сокрушишь!.. Для них религия — всё, и всё они попирают ногами…

— Неужели же нет никакой надежды, Вибий? Неужели же все кончено? — с мольбой в голосе спрашивала Аврелия.

Вибий в этом отношении не считал себя хорошим врачевателем, да старик и не понимал, что делается с Аврелией, не мог знать тех мотивов скорби своей воспитанницы, ответа на которые она ждала от него… Можем сказать, что воспитатель и воспитанница глядели на дело с разных сторон, стояли на совершенно разных точках зрения. У Вибия сейчас же явилась мысль об императоре… Домициан должен узнать об этом, а тогда что? На Вибия напал страх…

— Дорогая Аврелия! Позволь мне подумать, — начал Вибий самым нежным тоном, какой только мог быть у него. — Не надо так отчаиваться… Время, лучший целитель, победит твоего жениха, и твоя любовь восторжествует… Я так поражен всем этим, что прямо не знаю, что мне тебе посоветовать, что предпринять самому… Мы скоро все разузнаем, все увидим, только старайся, дорогая Аврелия, чтобы не дошло до императора. Во всем положись на меня…

Старик долго еще говорил с Аврелией, долго старался ее утешить, но слова его только раздражали Аврелию, которая начинала чувствовать себя уже утомленной… Она с сожалением глядела на этого старика, показавшегося ей теперь каким-то сухим эгоистом. Она с болью в душе выслушивала его, в сущности, пустые и бессодержательные слова… Единственное для нее спасение было в одиночестве…

Когда Вибий стал прощаться, Аврелия не удерживала его, и, едва старый сенатор ушел, она бросилась на кровать и долго пролежала там, прислушиваясь к удалявшимся шагам Вибия… Вот стук шагов прекратился, и в комнате настала тишина.

— Опять одна, опять одна! — громко воскликнула Аврелия и тяжело вздохнула.

Она закрыла глаза и долго пробыла в таком положении, находясь под гнетом смущавших ее мыслей…

Она почувствовала, что должна открыть глаза, что кто-то на нее смотрит… Аврелия боролась с этим чувством, силилась крепче сжать свои веки, но наконец глаза ее открылись почти сами собой… Перед ней стояла молодая женщина, которая с любовью глядела на Аврелию, не смея нарушить ее покой…

Аврелия испустила крик радости, вскочила с кровати, бросилась обнимать эту женщину, явившуюся к ней в самый трудный момент подобно какой-то милостивой богине…

Это была Цецилия.

IX. Климент исполняет поручение Гургеса

Великая весталка над многим задумывалась. После встречи ее с Климентом в доме Аврелии она не могла забыть сострадания епископа, когда она подверглась позорному наказанию благодаря стараниям Гельвеция Агриппы, и нежные слова епископа, его ласковый взгляд глубоко запали в сердце бедной девушки. Она чувствовала в себе непреодолимое желание ближе познакомиться с неизвестной ей религией, о которой она могла судить уже по отношениям к ней христиан и самого епископа.

Девственность и у них считалась одной из первых добродетелей; Климент несколько раз писал ей об этом, называя имена христианских девушек, отказавшихся от супружества и оставшихся вечными невестами своего Жениха. Она не понимала смысла этого выражения, оставившего в ее уме какое-то смятение, и ждала разъяснений.

Кто, кроме Цецилии, мог бы рассеять ее сомнения, кто, кроме нее, сумел бы удовлетворить настойчивым требованиям ее сердца?… Несколько разговоров с Цецилией наполнили ее душу удивлением и открыли ей новые горизонты.