Бабушка его предложению очень обрадовалась, потому что, честно говоря, ехать одной в университет ей было страшновато. Но, когда она улеглась спать этим вечером, она больше думала о грузовике и об отце семейства, а потом вдруг лёжа засмеялась так, что чуть не затряслась вся её каморка.
К счастью, смеха её никто, кроме Самоварной Трубы, не слышал.
Папа снова дома
Бабушка с отцом приехали в университет на полчаса раньше назначенного времени. Папа надел синий костюм, который приобрёл много лет назад. Материал его порядком поморщился и настолько сузился, что в нём едва можно было дышать, хотя, и это было не самое худшее, они не знали, в какое из трёх зданий университета им следовало идти.
«В старом праздничном зале», — сказал папа Авроры, но они не знали, где он находится. Оставалось не двигаться никуда и ждать, когда прибудут другие.
— Давай представим, что мы студенты, — сказала бабушка, — так что будем ходить и бродить здесь как ни в чём не бывало.
Таких здесь было много. Молодые люди отдыхали в зале на перемене между занятиями. А на большой лестнице прямо перед ними многие сидели и грелись на солнце.
Отец никак не мог почувствовать себя студентом, в то время как бабушка была почти уверена, что учила что-то, вот только она не знала, что именно.
Прошло какое-то время, и стали прибывать гости. Аврора в этот день особенно аккуратно заплела волосы. Она была в пальто, и с ней была маленькая сумочка, и о ней она думала больше всего, но только до того, как вошла, потому что, когда она появилась в старом праздничном зале, она думала только о папе. Вообще-то она уже была в этом зале один раз, но тогда папа говорил всё время и казалось, что они были дома, потому что папу было интересно слушать, хотя и чуть труднее понимать, чем дома, когда он рассказывал ей разные истории. Но сегодня, как сказала мама, говорить будут другие, а папа будет только слушать и защищаться.
Аврора сидела между мамой и папиной бабушкой, а рядом с папиной бабушкой сидела просто бабушка, и отец восьмерых детей, и ещё дядя Бранде и мама Нюсси.
Папы нигде не было. Но, когда все пришли, сели на свои места и, посматривая на потолок, стали переговариваться, что-то началось. Вперёд вышел человек в чёрной мантии, а за ним появились ещё трое в странных чёрных костюмах-тройках. Одним из них был папа.
— Что это он надел на себя? — прошептала Аврора.
— Эта одежда называется фраком, — сказала мама и потом пошептала на ухо Авроре что-то ещё, и та серьёзно кивнула.
— А это кто в чёрной мантии? — спросила Аврора.
— Это декан, — прошептала мама. — Посмотри-ка на него.
Декан вежливо поприветствовал всех прибывших и сел за стол. Папа взошёл на кафедру, а ещё один из прибывших взошёл на другую кафедру.
— У них две кафедры, — прошептала бабушка. — Они будут соревноваться, кто говорит быстрее?
Декан поднялся и сказал:
— Эдвард Теге представил на рассмотрение свою диссертацию о детстве и юности Сократа тринадцатого ноября прошлого года.
После этого он упомянул тех, кто прочитал её, но Аврора его уже не слушала, она сидела и думала о том дне, когда папа сдавал свою диссертацию. Тогда мама, папа и она отмечали эту сдачу в ресторане, и это было очень приятно. И уж точно приятнее, чем тот диссертационный банкет, о котором они говорили так много и на который она не пойдёт. Этот банкет стоил так много денег, что папа вынужден был занять их у папиной бабушки и у маминого начальника. Когда Аврора дошла в своих воспоминаниях до этого места, заговорил человек на другой кафедре. Он хвалил папу за то, что он был так прилежен и представил такую замечательную работу, которая открывает новые пути в данной научной области. Он говорил сухим, надтреснутым голосом, от которого, как считала Аврора, он мог бы легко избавиться, выпив тёплого черносмородинового сока, хотя во всём остальном он говорил хорошо и даже хвалил папу, за исключением нескольких слов в конце, когда он стал слегка придираться к тому, что папа сделал. Хотя его замечания, как сказал он, касаются только мелочей, в остальном же он работой папы остался очень доволен.
Аврора тоже была довольна. Папа так находчиво и весело отвечал на все замечания, что неудовольствия ни у кого не вызвал.
Но потом стал выступать другой человек, и его Аврора невзлюбила сразу. Во-первых, он очень важничал, и потом он сказал, что, по-видимому, у папы не было достаточно времени, чтобы в нескольких местах проставить запятые.
Он сказал много ещё чего, и, хотя он старался вставить в свою речь похвалы, в общем, он высказывал неудовольствие, а иногда и унижал папу прямо в лицо. В такие минуты Аврора не осмеливалась на папу смотреть. Наверное, он расстроится. Вот он высморкался. Наверное, он стоит и плачет, хотя не хочет этого показывать. Аврора потянула маму за рукав.
— Этот человек не должен говорить так, — сказала она.
— Всё в порядке, Аврора, — прошептала ей мама. — Папа будет защищаться потом.