Автобиография большевизма: между спасением и падением

Наконец, об Л. Д. Троцком говорилось: «Большая грива волос на голове, отчего на кафедре он кажется выше своего роста. Лицо подвижное, быстрые глаза; выдвинутые вперед губы делают лицо каким-то приплюснутым, а небольшая бороденка и усы еще сильнее подчеркивают хищную замкнутость. Теноровый, как будто стальной, иногда громкий, голос. Манера говорить коротко, чеканя слова и обрывая четко концы фраз. Есть два слова для его характеристики: демагог и авантюрист, но только высокой, международной марки… И в его речах только два мотива; злобный и льстивый. И не громит он, а жалит и язвит. Обладая от природы этим удивительным даром злоязычия, Троцкий развил его упражнениями до совершенства. Как острою шпагою опытный фехтовальщик, разит он удары противника, осыпая его выпадами, беспощадными и бесчестными. И в борьбе он никогда не упустит случая повалить противника „под ножку“, нанести ему удар в спину из‐за угла, подсунуть револьвер, из которого предварительно взяты все патроны, словом, как действует худшая из женщин. А с кем нужно – льстив и кокетлив до наглости» (ил. 4).

Шаржи: большевики смеются над собой

Традиция шаржа шла от популярного в России Оноре Домье. Советский художественный критик Яков Александрович Тугендхольд писал в 1928 году: «Задачи политической иллюстрации, задачи жанровой живописи никогда еще не имели в наших глазах столь крупного значения, как ныне. И в этом отношении Домье предстает перед нами как живой учитель графического мастерства, как мастер воинствующей сатиры, как беспощадный разоблачитель буржуазного строя …»[2230]. Редактор «Крокодила» Л. Межеричер, рисунки которого приводятся ниже, указывал на Домье, чтобы подчеркнуть, что карикатура представляет собой полноправный вид искусства: «Помимо своей злободневной, действительно скоропроходящей политической ценности, газетный рисунок может сохранить многие годы свое чисто-художественное значение»[2231]. Интерес к Домье, да и вообще к шаржу и карикатуре, жанрам, не имевшим отношения к авангарду – «объясняется концепцией… согласно которой для рождения социалистической культуры нужно не покончить с прошлым, а, напротив… овладеть наследием мировой культуры прошлого критично и избирательно»[2232]. В значительной мере работы в стиле Домье, опубликованные в сатирических журналах в 1920‐е годы, придерживались этого подхода.

В начале – середине 1920‐х годов карикатуры рисовались исключительно на классовых врагов. На вождей большевизма рисовались шаржи. Два этих жанра рисунка специально противопоставляются по модели отношения юмора и сатиры. Шаржи преувеличивают, но не искажают. Они – визуальные портретные шутки. А карикатура искажает, чтобы «укусить» и «выявить». Или, чуть иначе, шарж близок пародии. Пародия, говорит Тынянов, повторяет оригинал, усиливая конституирующий элемент не в целях высмеять, а в целях предложить новый образ[2233]. Зависимость оригинала и пародии – позитивная. Они взаимно усиливают друг друга. Пародия подчеркивает прием, на котором строится оригинал, и направляет его в другое русло. Сатира же не пародична, она бичует. Для нее визуальность – средство, а в шарже – цель. Отталкивающаяся от сатиры карикатура – это искусство гротеска. Оригинал тут лишь повод, чтобы сказать что-то еще, к оригиналу часто мало относящееся. Оригинал – это всего лишь точка отсчета. Сам он не интересен, или, точнее, интересен лишь как фактура.

Как карикатура, так и шарж строятся на физиологизме. Рисовальщики шаржей в советской прессе и Симаков явно одного поля ягоды, дети той же художественной традиции, хотя отношение их к фигурам большевиков сильно отличается.

Коллективные шаржи