Автобиография Шэрон Стоун. Красота жизни, прожитой дважды

Я оставалась застенчивой девушкой, интровертом. Но Рой все продолжал ковырять меня: «Если ты будешь все время оставлять свою сексуальность за порогом, как вообще ты планируешь хоть кого-то сыграть?»

Через шесть недель меня взяли на роль в «Основном инстинкте»[114].

Сейчас все кажется гораздо проще, чем было на самом деле. Было нелегко. Чаку пришлось воспользоваться кредиткой, чтобы попасть в офис директора по кастингу и украсть сценарий – только так мы могли прочесть его, поскольку нам бы его никто не дал. Я сразу поняла, что хочу сыграть эту роль. Тогда Чак стал звонить режиссеру, Полу Верховену, и звонил каждый день семь или восемь месяцев, чтобы раздобыть приглашение на кинопробы. Я уже снималась у Пола в фильме «Вспомнить все», но Майкл Дуглас не хотел проходить со мной пробы. Понятное дело, я была никем по сравнению с ним, а фильм был рискованным. Так что Пол устроил мне пробы, а потом просматривал их после прослушиваний остальных актрис.

И лишь после того как эту роль предложили еще двенадцати актрисам, которые отказались, Майкл согласился пройти пробы со мной.

Видео этих проб есть в интернете. Можете посмотреть, если хотите.

Теперь мы с Майклом друзья. Он многому меня научил. Он всегда занимал крайне важную позицию в движении за права человека, и я им восхищаюсь. Он не боится играть злодеев, он говорит: «Это же лучшая роль, можно делать все что захочешь», а потом смеется своим волшебным смехом, и ты понимаешь, что он очень четко осознает, где пролегает та самая грань.

Некоторое время назад я снималась в одном фильме в Италии. Режиссер подошел ко мне и велел кое-что сделать, на что я сказала: «Женщины больше так себя не ведут».

«Почему?» – спросил он, и я ответила: «Мы себя уважаем».

Единственное, что он ответил: «В следующий раз найди себе мать, которая будет тебя любить».

Я даже не удивилась. В ту пору я была убеждена, что моя мать меня не любит. Да и как она могла? Бога ради, разве кто-то о ней заботился? Разве кто-то научил ее, какой должна быть родительская любовь? Тем не менее я уже стала женщиной, взрослой женщиной. Женщиной, которая преодолела немало трудностей и благодаря этому узнала, что жизнь сделала с ее матерью. А он? Он был мужчиной из того самого поколения, которое причиняло женщинам боль. Как и Майкл, я знала, где грань, и он ее перешел.

В тот день я прекратила работать. О, я осталась на съемках, закончила картину. Но я удостоверилась, что сделала все, чтобы превратить этот фильм в катастрофу. Почему? Потому что меня нельзя унижать. И никто ни при каких обстоятельствах не должен и не имеет права даже подумать о том, чтобы унизить мою мать.

Режиссер подошел ко мне и велел кое-что сделать, на что я сказала: «Женщины больше так себя не ведут». «Почему?» – спросил он, и я ответила: «Мы себя уважаем».

Не то чтобы этот вопрос не поднимался раньше – в нашей вселенной ничто не ново. Сами посудите. Когда мы сняли «Основной инстинкт», меня позвали на просмотр. Смотреть его мне предстояло не только с режиссером, как вы могли бы подумать, учитывая ситуацию, которая, скажем так, всех нас в свое время ошеломила, а в комнате, битком забитой агентами и юристами, большинство из которых не имели к проекту никакого отношения. Так я впервые увидела на экране свою вагину – и это после того, как мне сказали: «Нам ничего не видно – просто надо, чтобы ты сняла трусики, потому что белый цвет отражает свет, так что мы все знаем, что на тебе есть белье». Да, есть разные мнения по этому поводу, но, поскольку пресловутая вагина принадлежит мне, позвольте кое-что вам сказать: все остальные мнения – чушь собачья.

И вот в чем проблема. Все это уже не имело значения. Там была я и мои части тела. Мне надо было принять решение. Я пошла в проекторную, влепила Полу пощечину, села в машину и позвонила своему адвокату Марти Сингеру. Марти сказал, что выпустить фильм в таком виде они не имеют права. Я имею право запретить им это через суд. Во-первых, в то время такой фильм получил бы рейтинг Х[115]. Помните: на дворе стоял 1992 год, не то что теперь, когда Netflix вовсю показывает эрегированные пенисы. Кроме того, как сказал Марти, по правилам Гильдии киноактеров, моего профсоюза, вот так снимать то, что находится у меня под юбкой, было незаконно. «Пронесло», – подумала я.

По крайней мере, такой была моя первая мысль. Потом я еще немного подумала. Что, если бы я была режиссером? Что, если бы я снимала этот план? Что, если я сняла его специально? Или случайно? Что, если он просто будет существовать? У меня было много пищи для размышлений. Я знала, в каком фильме снялась. Ради всего святого, я сражалась за эту часть, и все это время единственным, кто меня поддерживал, был режиссер. Надо было найти какой-то способ взглянуть на ситуацию объективно.