Автобиография Шэрон Стоун. Красота жизни, прожитой дважды

Меня расстраивает, как мало дети сегодня заботятся о себе. У меня болит за них сердце. Мир становится все более суровым. Я гадаю, смогут ли они стать достаточно жесткими, чтобы выжить в нем. Мы столько пережили и все равно вспоминаем, как замечательно все было в прежние дни по сравнению с нынешними. Разве не так поступает поколение за поколением? Возможно, это тоже часть цикла, именуемого старением: то, что мы называем мудростью, на самом деле просто проявление деменции[125]. У каждого из нас своя любимая пора.

Одно время было такое веяние, когда считалось, что каждый человек – это какое-то время года. Оно определяло, какая цветовая палитра лучше всего вам подходит. Но что, если на самом деле «ваше» время года – только точка отсчета? Стало быть, зима не означает автоматически смерть? Может, для вас зима – это лето, фигурально выражаясь. Я в последнее время определенно чувствую себя той порой, когда вокруг сплошная слякоть. Значит, в ближайшее время бразды правления должен взять в свои руки кто-то другой. Тем не менее, даже если приходит время где-то уступить, меня это не пугает. Это своего рода рост.

Я люблю лето. Мне нравится чувствовать, как оно подступает, как начинает по-новому ощущаться солнце. Надеюсь, и для моей мамы оно тоже сияет по-новому. Во мне появилось столько сочувствия и сострадания к ней. У нее ведь совершенно не было родителей. Как бы мне хотелось, чтобы у нее была мать, с которой можно поговорить.

Хотя моя мать не особенно умела быть матерью, она, как я уже говорила, была прекрасной хранительницей семейного очага. Все мы выросли очень самодостаточными. Едва ли мы в то время понимали, насколько суровым было наше воспитание, ведь для наших родителей никто ничего просто так не делал. Они держались друг за друга как единственные выжившие, которых после шторма выбросило на берег. На момент встречи они оба уже пережили кораблекрушение – каждый свое.

Ни у одного из них толком не было ни родителей, ни дома. Они не знали ни заботы, ни вмешательства провидения. Они не получили ни образования, ни навыков. Они круглый год держались друг за друга.

В нашем большом фермерском доме в Пенсильвании, в краю амишей, мы через все прошли. И сделали это как семья. С кучей хлопот и белыми перчатками по воскресеньям. Разве не так устроен быт ирландских семей?

Хотя моя мать не особенно умела быть матерью, она, как я уже говорила, была прекрасной хранительницей семейного очага. Все мы выросли очень самодостаточными.

Когда ты беден, жизнь становится проще, даже несмотря на все чрезвычайно трудные моменты. У нас была обувь для школы, обувь для прогулок и обувь для церкви. Половина шкафа была забита моими вещами, а вторая половина – вещами моей сестры, причем у нее их было больше. Была такая негласная договоренность: она получает больше пространства спереди для вешалок, а я получаю пространство в глубине, куда я клала подушку и пристраивала фонарь, сделанный папой. Там находилась моя библиотека, мой кабинет. Мне нравилось сидеть там – можно было почитать и подумать, скрывшись в своем закутке за вешалками с одеждой, прихватив с собой парочку книжек.

Честно говоря, с тех пор мало что изменилось. Теперь у меня дом получше. Радиоприемник подключается к спутнику, к системе Pandora[126] и Deezer[127]. Я могу поговорить с виртуальным помощником Alexa.

Когда я училась в колледже, считалось, что всем девочкам обязательно понадобятся секретарские навыки, когда они вырастут, так что у нас были специальные занятия, где нас учили печатать. Я довольно быстро печатаю – позволю себе отвлечься и похвастаться. В основном благодаря тому, что преподаватель, мистер Флетчер, который вел у нас еще и бухгалтерское дело, называл меня «недоумок Стоун» – каждое занятие, при всем классе. Он говорил, что это «просто шутка». Ладно. Став взрослым человеком, я наняла бухгалтера, так что мне остается только писать ему на электронную почту. Быстро писать.

Вообще удивительно, сколько всего мне говорили за годы моей жизни, прикрываясь тем, что это «просто шутка». Еще удивительнее то, что большинство из них и близко не были смешными.

Когда Кларенс умер и все его угрозы обнулились, у меня нашлось что сказать. Все, за что меня теперь некому было убить. Будучи четырнадцатилетней сельской девочкой, я не осознавала этого в полной мере. Думаю, для меня это было слишком. И я молчала.

Но и это прошло, как проходят времена года. И теперь я рассказываю свою историю.

Мечты