Автобиография троцкизма. В поисках искупления. Том 2

По сравнению со свидетельством Копылова версия Кутузова о его встрече у Панина была выдержана в литературном стиле, да и акценты у нее были другие: «За 3 [дня] до ареста я познакомился с бывшим членом партии, тоже исключенным за оппозицию [Паниным]. Зная от него о том, что Панин – старый большевик и бывший оппозиционер, я предложил Копылову совместно побеседовать с Паниным и просто познакомиться с ним. <…> Были у него числа 14–15 [июля 1930 г.], т. е. дней за 5 до моего предполагаемого отъезда из Коломны. Пили чай, выпили бутылку водки. Разговор не касался каких-либо общих политических вопросов. Панин и Копылов вспоминали свои прошлые „боевые подвиги“ времен оппозиции и просто обстоятельства совместной работы. Я лично мало участвовал в разговоре, не хотелось, да и не мог ничего дать из своего „арсенала“ <…>». В дальнейшем, однако, Кутузов уже признавал, что на квартире у Панина за той же бутылкой водки «в беседе частично касались, при моем участии, и настоящего положения»[592].

Двумя днями позже, в преддверии кульминации заговора, разоблачения и арестов, сам Панин даже не думал отрицать политическую подоплеку разговора:

16 июля с/г. вечером приходит ко мне Копылов с молодым студентом, по фамилии я его не знаю, видел только у него на переди 2 золотых зуба [примета Кутузова. – И. Х.], как только я с ним познакомился, он начал меня расспрашивать, как у нас раньше проходила оппозиционная работа, что я делаю сейчас, расспрашивал мои настроения и в конце беседы он предложил мне снова начать оппозиционную работу, т. к. бездействовать сейчас нельзя, иметь между оппозиционерами тесную спайку. Я, говорит, хотя здесь пробуду недолго, но Вам советую работу начать. Поскольку мне плохо известен этот студент, я ему определенного ничего не сказал. После этого они ушли. Копылов назвал его Иван Ивановичем, фамилию его я так не знал до последнего дня. <…> Больше одного случая он у меня никогда не был. Когда они от меня выходили, пошел я их проводить до моста, Копылов дорогой предложил всем нам навестить товарища Энко, сходить к нему в лес около Черной речки, что также было одобрено студентом.

«Студентом» – т. е. Кутузовым. Желая поговорить на прощание с Кутузовым, Энко сказал Копылову, по свидетельству последнего, «что он 17 июля [19]30 года уедет в лес куда просил и нас приехать и захватить с собой всех товарищей которых возможно для дальнейшей установки <…>»[593].

В тюрьме, оценивая три месяца, проведенных в Коломне, и жалея о содеянном, Кутузов составил исповедь, включавшую строгую самооценку: