Автобиография троцкизма. В поисках искупления. Том 2

Мне интересно было выявить мнение сторонников из числа той части рабочих, которые или вовсе не связанны с крестьянским хозяйством, или связанны в такой степени, какая не оказывала бы доминирующее влияние на настроения и психологию <…>. Я опасался своими разговорами сыграть на руку собственническим и тем более кулацким настроениям <…>. Высказывая мнение о зарплате и расценках, я тоже не делал острых выводов, не имея уверенности, что они не послужат пищей только для рваческих настроений; ограничивался «поддакиванием» на жалобы о плохом «житье» и указанием того, что расценочная практика в цехе парализует инициативу рабочих предложений, и что для общего снижения расценок и повышения норм нет еще достаточно подготовленной основы в виде рационализаторских мероприятий. Вопрос о необходимости взятых темпов индустриализации у меня не вызывал сомнений.

В общем, моя скованность, эта идейная противоречивость, путаница собственных взглядов делала неуверенной мою позицию троцкистского рецидива и мешала той решительности в действиях, которую я имел в 1927 году, когда был уверен в правильности оппозиционных взглядов и, можно сказать, «грудью» их защищал[597].

Главное, что Кутузов сумел пересмотреть свои взгляды не в силу принуждения, а после внутренней борьбы и по зову совести:

В заключение скажу, что арест был не причиной, а только поводом к идейному саморазоблачению, к критической оценке идеологической путаницы и вытекающего из нее поведения. Я неверно представлял себе природу трудностей и отрицательных явлений, и потому не мог дать им верной оценки и без жертв (в том числе и со стороны рабочего класса) – взятый темп индустриализации невыполним, коллективизация – движение прогрессивное – ломка и издержки здесь неизбежны, темпы и рывок / работа требуют громадного напряжения сил и единства воли – и все, с этим связанное. Вот этой установки у меня не было, а была противоположная <…> – в духе троцкизма, который после XV съезда стал объективно выполнять контрреволюционную роль. Таким образом, и мое поведение в Коломне заслуживает такой же оценки – неприятно, а приходится эту «пилюлю» глотать, как продукт собственного творчества. Теперь необходимо вооружиться по-новому и всерьез, чтобы получить право на апелляцию к партии – после того, как отбыв наказание, какое полагается «по уставу»[598].

Днем позже Кутузов признал, что долгое время лгал следствию, что показания, данные 18 и 19 июля «были недостаточно откровенны и с увертками – это, конечно, лишний минус для меня»[599].