Автобиография троцкизма. В поисках искупления. Том 2

До конца 1920‑х «старые» карикатуристы (в основном это были, впрочем, молодые люди) играли первую скрипку во всех многочисленных журналах и газетных приложениях, публикующих шаржи и карикатуры. «Бегемот», «Ревизор», «Пушка», «Смехач», «Крокодил», «Красный ворон», «Мухомор», «Бич» «Лапоть», «Бузотер», «Чудак», «Прожектор», «Заноза», «30 дней», версии «Безбожника» калейдоскопически сменяли друг друга и конкурировали друг с другом, но «звездами» карикатуры в них выступали, как правило, одни и те же авторы, формировавшиеся и учившиеся в последнее десятилетие царской власти в мягкой оппозиции к ней. Революции 1917 года во многом поддержали их бывшую оппозиционность, сделав карикатуристов потенциальными, а затем и реальными союзниками новой власти. Причем союзниками полноценными – в вопросах карикатуры и сатиры вообще в распоряжении ВКП(б) не имелось, в отличие от литераторов, достаточного числа собственных «пролетарских» кадров; Моор, Дени, Бродаты, Радлов были авторитетными союзниками-профессионалами, «спецами», альтернативы которым у советской власти долгое время не было. Не будем забывать, что образование для новых графиков в Высшем художественно-техническом институте (ВХУТЕИН), и представлявшем собой школу авангардного дизайна, началось, по сути, лишь в середине 1920‑х.

Для художников-карикатуристов 1920‑х годов время нэпа, несмотря на существенные политические ограничения, во многом повторяло расцвет рынка иллюстрированной сатирической прессы 1905–1916 годов. Сами по себе цензурные ограничения их не должны были сильно смущать: во многом идея внешней цензуры в газетах и журналах этого времени повторяла существовавший двумя десятилетиями ранее режим «партийности» в дореволюционных изданиях, где принадлежность редакции к тому или иному политическому лагерю – пусть и в виде симпатий, а не формальной аффилированности – преобладала. «Черносотенный» автор-карикатурист не мог публиковаться в «демократическом» издании 1909 года – и ситуация 1925 года отличалась лишь отсутствием плюрализма: «черносотенные» и антисоветские (в любом смысле) журналы существовали только за границами Советской России. И хотя технически работа карикатуриста из Москвы на берлинское издание была, в общем, возможна (так же, как она была некоторое время возможна для прозаиков и беллетристов), примеры такого рода нам не известны. Между тем визуальный язык эмигрантской карикатуры был, по крайней мере в первой половине 1920‑х, практически идентичен советской карикатуре, что совершенно не удивительно, учитывая их общее происхождение. Именно это позволяло иногда советским карикатуристам в тогдашних газетах и журналах не только «передирать» отдельные сюжеты, темы, содержание графических анекдотов, но и порой просто перепечатывать в порядке полемики некоторые находки эмигрантской графики и даже вступать с ней в открытый визуальный диалог. В свою очередь, эмигрантские издания – прежде всего «Руль» – существовали в пространствах самостоятельных карикатурных традиций, а циркуляция иностранной и эмигрантской прессы в России в ранних 1920‑х еще не была полностью прекращена. Это делало «пространство карикатуры» для художников, сотрудничающих с советской властью, более или менее интернациональным. Визуальная «полемика» между карикатуристами круга «Крокодила» и эмигрантами-художниками из «Руля», «Иллюстрированной России» и тому подобных изданий иногда была открытой – такие случаи есть в коллекции иллюстраций, приводимой ниже. Видимо, она была – очевидно, в силу не столь пристального наблюдения за эмигрантской прессой со стороны партийных органов – явлением «для своих», для художников, которые в профессиональном кругу могли оценить полемику и копирование «заграницы» (или, напротив, «Советов») на уровне отдельных фигур, изобразительных приемов, конкретной тематики. В треугольнике «советские газеты – эмигрантские газеты – иностранные газеты» взаимовлияние в ограниченных объемах заметно по крайней мере в первой половине 1920‑х годов.

Но со второй половины 1920‑х уже сказывается и появление первой версии железного занавеса (тогда еще так никем не называемого) между СССР и Европой. Деконтекстуализация сюжетов для эмигрантских и иностранных средств массовой информации уже становится очевидной, и эмигрантские издания, в первую очередь «Руль», публикуют все меньше карикатур на чисто советские темы (поскольку их русские читатели в Берлине, Париже, Риге все меньше понимают, о чем речь), эти карикатуры все менее понятны, остры и перестают быть похожими на синхронные советские. Реальность СССР становилась все более и более экзотической и откровенно непонятной, если смотреть на нее из Европы и США, – никакое искусство карикатуриста не спасет отсутствие известного читателю контекста, а он для эмигрантской прессы постепенно исчезал.